третьим нарушением следовала конфискация имущества[64]. Это были огромные суммы, которые составляли доход за много лет. Если нарушители не могли выплатить штраф, им прокалывали язык или выжигали на лбу клеймо.

Но английская власть, хоть и сильная, не распространялась на всю страну. Пока дофин был на свободе, во Франции существовал второй политический центр. Не одержав полной победы, Бедфорд не мог заявить, что власть англичан законна повсеместно. Положение еще более усложнялось тем, что папа Мартин V категорически отказался признавать договор, заключенный в Труа, и притязания Генриха VI на французскую корону не были полностью подкреплены авторитетом церкви. В Нормандии действовало малочисленное, но вызывающее опасения сопротивление: банды разбойников похищали людей, промышляли грабежами и вымогательством, мародерствовали, поджигали дома, брали и иногда пытали заложников. В психологии бунтовщиков простейшая установка «помоги себе сам» и криминальные наклонности сочетались с извечным чувством праведного гнева, которое испытывает покоренный народ. Одна такая банда нормандских воров и грабителей под предводительством Жана де Алля не гнушалась похищать монахов или пытать женщин, заставляя их выпить так много воды, что их живот и внутренности разрывались. Члены шайки Алля грабили, набивая собственные карманы, но при этом носили нечто вроде формы и клялись своему вожаку «сделать все, что в их силах, чтобы навредить англичанам»[65].

Бедфорд вел войну, стремясь отстоять право англичан на власть, восстанавливал порядок на завоеванных территориях и пытался оттеснить арманьяков еще дальше на юг за Луару. Одновременно он запустил пропагандистскую кампанию, направленную на французов, живших под номинальной властью юного короля, который находился за морем и которого во Франции, в соответствии с заведенным порядком, называли Генрих II. Бедфорд не догадывался, что во многом те же методы пропаганды будут использоваться в Англии спустя десятилетия после его кончины.

В 1425 года каноник из Реймса вынужден был каяться перед английскими властями за то, что во время посещения собора Нотр-Дам надругался над вывешенным по приказу Бедфорда изображением генеалогического древа, которое прослеживало происхождение Генриха VI от древних королей Англии и Франции[66]. Множество таких изображений, изготовленных и разосланных по приказу герцога по всей стране, должно было убедить простолюдинов в том, что Генрих (и Бедфорд как его представитель) являлся законным правителем Франции не только как завоеватель, но и по праву крови. Подобные изображения родословной английского монарха распространялись по всей территории, оккупированной Англией. Их же вешали на стенах церквей и соборов, чтобы завладеть вниманием и, как надеялись, умами простых людей.

Как именно выглядело семейное древо, повешенное в соборе Нотр-Дам, нам известно по более поздней копии, сделанной по приказу Джона Тальбота, графа Шрусбери, в 1440-е годы (см. приложение)[67]. Изображение было запутанным и одновременно подкупало своей простотой. В круге наверху поместили величественного и благочестивого Людовика IX, правившего во Франции в XIII веке, которого после канонизации в 1297 году стали называть Людовиком Святым. Эта окружность располагалась на украшенном маленькими геральдическими лилиями фоне в форме капли. Под Людовиком находились его потомки: Филипп III, Филипп IV и четверо детей Филиппа IV — Людовик X, Филипп V, Карл IV и Изабелла — последние несколько поколений династии Капетингов. По обеим сторонам плаката вниз шли две побочные линии: слева — династия Валуа, справа — английская королевская династия Плантагенетов, начиная с Эдуарда I. С английской стороны было показано, что в 1308 году дочь Филиппа IV Изабелла вышла замуж за короля Англии Эдуарда II. После этого союза линия напрямую шла от Изабеллы к Генриху V. Чтобы соблюсти симметрию, на французской стороне демонстрировалось, как принадлежность к дому Валуа переходила от Филиппа VI к Екатерине де Валуа. Внизу схематично был изображен союз Екатерины и Генриха V по итогам договора в Труа. И от слияния двух этих королевских домов линия шла к последнему изображению — самому Генриху VI, который царственно восседал на троне, а ангелы опускали на его голову две короны.

Идея была ясна: Генрих VI стал королем Франции по праву происхождения, а не в результате успехов отцовской армии. Притязания, основанные на кровном родстве, были священны и неоспоримы. Древо, которое начиналось с Людовика Святого и заканчивалось Генрихом, означало не разделение, а единение династий. Как истинному наследнику почитаемого всеми правителя Франции Генриху было суждено вновь объединить оба королевских дома, и все это не путем завоеваний, а по законному праву крови. В безукоризненной симметрии генеалогического древа и в той истории, которая за ним стояла, виделась подлинная красота[68].

Обычно такие изображения сопровождало стихотворение, написанное одним из секретарей Бедфорда, Лоренсом Кало, которое должно было еще подробнее обосновать права Генриха на французский трон[69]. На английский его с незначительными изменениями перевел придворный поэт Джон Лидгейт. Строчки в переводе Лидгейта прославляли Генриха: «Генрих Шестой, достигший возраста шести лет, рожден быть королем двух достойных держав». Затем автор напрямую обращался к генеалогии и весьма подробно описывал, кем являлся Генрих:

Наследник мира, по справедливости занявший трон,

Как ясно показывает этот рисунок,

‹…›

Генрих в восьмом поколении —

Сын и истинный наследник Святого Людовика.

‹…›

Этот Генрих, следующий в роду,

По воле и Божьему промыслу

Законно рожден, чтобы разрешить все разногласия

И стать королем Англии и Франции.

Это стихотворение и в оригинале Кало, и в переводе Лидгейта, как и генеалогическое древо, к которому оно прилагалось, было не лишено изящества. Однако в целом все это являло собой сплошное жульничество: многие родственные связи были сфальсифицированы, полностью игнорировался французский Салический закон о престолонаследии, по которому право на корону не могло переходить по женской линии. В частных случаях это почти не имело значения: обвиненный в вандализме каноник из Реймса должен был оплатить две новые копии генеалогического древа Генриха. Но в более широком смысле сильно влияло на политику, и не кровное родство, а кровь, пролитая на поле боя, должна была решить, кто одержит победу во Франции.

Несмотря на то что герцог Бедфорд разрывался между Англией и Францией, улаживая конфликт между братом и племянником, после победы под Вернёем успех неизменно сопутствовал англичанам, и к сентябрю 1428 года войска дофина почти полностью были вытеснены за Луару. Тогда же английские солдаты начали осаду Орлеана. Это, как казалось вначале, малозначительное препятствие привело к постепенному ослаблению позиций англичан. А все из-за невероятного вмешательства молодой женщины по имени Жанна д'Арк, которую прозвали Орлеанской девой. С точки зрения политики и пропаганды она представляла собой такую ценность для дофина и его союзников, с которой не шли ни в какое сравнение любые династические схемы.

Армией, осадившей Орлеан, командовал Солсбери, во многом действовавший независимо от Бедфорда. Инициатором его назначения был герцог Глостер, который проводил