Двадцать с лишним лет назад Бэйян дачэнь Ли Хунчжан повелел строитьв удобном заливе Люйшунь порт для военных судов. Повеление было выполнено: уже через четыре года в городе разместился отряд стрелков, для охраны от высадки с моря хищников-французов. Командир китайского военного корабля «Вэйюань», доблестный офицер Фан Боцянь, возвёл на берегу земляную батарею. Она получила название «Вэйюань паотай» – так Люйшунь стал крепостью. Позже приглашённые немецкие инженеры усилили её оборону; одновременно их коллеги под руководством надменного баварца майора фон Ганнекена (тётка супруги Чань Ли служила в его доме кухаркой) же возвели два дока – большой, для ремонта броненосцев, и малый, для москитного флота. Землечерпалки сутки напролёт исходили паром, вычерпывая со дна бухты чёрный ил – Люйшунь стремительно превращался в базу Бэйянского флота империи Цин.

А десять лет назад началась война с захватчиками, явившимися с островов за Восточным морем. Защитник Люйшуня, генерала Цзян Гуйти, дезертировал; злобные людишки из страны Ниппон захватили город и вырезали двадцать тысяч жителей. Потом другие варвары, пришедшие с запада и с севера, вынудили захватчиков уйти прочь. Эти варвары дали городу новое название – Порт-Артур, в честь никому в Китае не интересного английского лейтенанта Уильяма Артура, чей корабль чинился здесь сорок три года назад. Нынешние хозяева Люйшуня, русские, пришельцы из страшных северных земель, тоже использовали это название. Как будто Люйшунь звучит хуже!

И в любое время был здесь свой дядюшка Ляо, к которому жители квартала шли за советом и справедливостью.

Большой он человек, дядюшка Ляо. У такого не грех и на пороге постоять. В конце концов, он Чань Ли, тоже не побродяжка. Его знает весь квартал: семья Чань Ли обитает в Люйшуне уже не одно поколение; его отец, и дед, и отец деда, как и он, торговали пирожками из рисовой муки на этих кривых улочках. Чань Ли хорошо помнил ту, десятилетней давности, резню – ему довелось пережить её совсем мальчишкой, спрятавшись в груде навоза возле дома своего дедушки Вана. Сам дедушка погиб – ниппонский палач отрубили ему голову изогнутым, бритвенно-острым мечом. Как и почти всем остальным жителям квартала, кто не сумел или не догадался вовремя покинуть Люйшунь. Маленький Чань Ли выбирался по ночам из смрадного убежища и своими глазами видел некоторых из трёх дюжин бедолаг, на чью долю выпало захоронение тел казнённых. Японские командиры приказали написать на шапках этих китайцев иероглифы, читающиеся как «корера ва коросу там райд ва аримасэн» – «этих не убивать».

Будущий разносчик рисовых колобков прятался в навозе целый месяц – и весь этот месяц тридцать шесть невольников таскали трупы; потом японцы приказали облить огромную груду тел масломиподжечь. Огонь пылал целых десять дней, а пепел и обгоревшие кости пришлось хоронить в четырёх огромных гробах у подножия горы Байюйшань.

Дядюшка Ляо как раз и был в числе этих трёх дюжин. Старик не захотел покидать обречённый город, оставшись с теми, кто привык полагаться на его мудрость и справедливость. Да… дядюшка Ляо. Такой дурного не посоветует. Слушать надо. Тем более, как говорят в квартале, дядюшка Ляо знает десять тысяч иероглифов – как писец губернатора провинции! Сосед Чань Ли, Сынь Гуай, составляющий за медную монету письма и жалобы для неграмотных соотечественников, знает куда меньше иероглифов – всего-навсего две тысячи. Оно и неудивительно – уличному писцу Сынь Гуаю очень далеко до дядюшки Ляо!

Скрипнули циновки. В проёме двери возникла – как всегда, неслышно – сухонькая согбенная фигура. Дядюшка Ляо мелко семенил, опираясь на толстую лакированную трость работы бейджинских мастеров. Этой трости, как рассказывали, больше трёхсот лет. В квартале поговаривали, что в ней скрыт особый, гибкий, тонкий, как полоса рисовой бумаги, и острый, как японский меч, клинок. Об этом Чань Ли предпочитал не задумываться – не его ума дело. Всякий должен знать своё место, и только тогда можно жить в мире и спокойствии.

– Разносчик Чань Ли? – голос хозяина дома сух и рассыпчат, как песок на морском берегу. – Проходи, присаживайся.

Чань Ли благодарно склонился, сложив руки перед лицом, и замер. В дом не вошёл – приглашение было всего лишь знаком вежливости, не более. Чань Ли знал своё место.

– С чем ты пришёл, разносчик Чань Ли? – песчинки снова просыпались на укрытый циновками пол.

Чань Ли слегка разогнулся и протянул дядюшке Ляо небольшую тёмно-жёлтую монету. Золото? Нет, это дядюшка Ляо понял сразу – догадался Чань Ли. Конечно, лицо старика ничего не отразило, но вот лёгкий наклон головы… Не золото, что и говорить.

– Вот, это мне дал вчера вечером торговец рыбой Ван Люй. Он заплатил за рисовые колобки, заказанные на день рождения его жены. Мы с домашними всю ночь готовили рисовые колобки, не спали, но успели в срок. Вы ведь знаете, дядюшка Ляо, у меня самые вкусные рисовые колобки в квартале!

Дядюшка Ляо степенно кивнул.

– Рыбник Ван Люй заплатил мне русской медной монетой – тридцать семь копеек, как договаривались. Но среди монет оказалась вот эта. Я не заметил, потому что давно знаю Ван Люя – он честный человек и никогда не платил мне негодной монетой.

– Почему ты считаешь эту монету негодной? – прошелестели песчинки.

– Я не считаю! – поспешно отозвался Чань Ли. – Кто я такой, чтобы считать? Я всего лишь пеку рисовые колобки, а на свете так много самых разных монет!

Дядюшка Ляо снова кивнул, соглашаясь. Воодушевлённый разносчик продолжал:

– Дома я пригляделся повнимательнее и увидел, что надпись на монете какая-то странная. Вот смотрите, уважаемый Ляо, – и выложил на ладонь другую монетку. Грубой работы, густо-медного цвета, с когда-то выступавшими, а теперь почти сточенными от долгого употребления кромками. Надпись гласила: 1/2 копѣйки. Ниже цифры – «1870» – и нечитаемые буковки под ними. Разносчик подождал, затем перевернул полушку. Императорская корона, а под ней – замысловатый, наполовину стёртый сотнями пальцев вензель «А II».

– Видите, дядюшка Ляо? А монета рыбника совсем другая – и вензель не такой, и знаки другие! А без неё в плате, которую отдал мне Ван Люй, недостаёт целого алтына! Три копейки – это немалые деньги, для такого бедняка, как я!

Снова кивок.

– Вот посмотрите, как стёрта русская полушка! А эта монета совсем целая, а ведь в Люйшунь редко попадают новые русские деньги!

Если я пойду сейчас к Ван Люю и попрошу заменить монету, он может на меня обидеться. А кому нужны ссоры с соседями? К тому же Ван Люй и сам мог не разглядеть монету – у него покупают рыбу солдаты с батареи на Золотой горе и платят русской медью. Я маленький человек, откуда мне знать, что за монеты чеканят в казначействе русского царя? Вот я и решил показать монету вам. Посоветуйте – принять мне её или всё-таки пойти к Ван Люю и попросить замену? Если я скажу, что поступаю так по вашему совету, он не затаит на меня злобы. Вы всегда говорили, что мир между соседями ценнее любой выгоды.

Пауза – и снова посыпался песок:

– Ты хорошо сделал, что принёс эту монету мне. Тебе дадут за неё не один алтын, а алтын и ещё две копейки – чтобы ты запомнил, как важно и впредь поступать правильно и осмотрительно. Иди, разносчик Чань Ли, и продолжай жить в мире со своим соседом-рыбником – он не желал тебе зла и сам обманулся. Монету же я заберу себе. Это будет разумно. Ты доволен, разносчик Чань Ли?