— Не получается, — сказал он, подойдя к Элизабет.

Затем он снова вернулся к лодке, снова попробовал и, тяжело дыша, вынырнул на поверхность.

— Иди сюда и поешь клубники, пока я ее всю не прикончила. Ты там закоченеешь, — позвала Элизабет и опять вернулась к своей книге.

Она почти допила вино, а пироги с мясом так и не стали более аппетитными. Он вышел на берег, досуха растерся полотенцем и опустился рядом с ней.

— Замерз?

— Не очень.

— Вытащил?

— Что?

— Руль.

— Нет, я же сказал, что нет. Он сильно увяз в ил.

Она вылила в свою кружку остаток вина. Он лежал на спине и смотрел в бесцветное небо. Она выпила, затем поднялась и пошла к реке, широко раскинув навстречу ей руки.

— О, как я люблю все это! — Он продолжал смотреть в небо; он привык к тому, что она любит разные вещи. — Мы должны как-нибудь привести сюда папу. Он никогда не был тут. Он никогда этого не видел. Чему ты смеешься?

— Как папа будет плавать.

— Твой папа — прекрасный пловец. Ох… — Она споткнулась и чуть не упала, опершись одной рукой о землю. — Я могу стоять на одной ноге, — сказала она.

— Мама, любой может стоять на одной ноге.

— Но ты только посмотри, я делаю это прекрасно.

Он посмотрел.

— Я пошла! — заявила она.

— Пошла?

— Этот проклятый руль. Сейчас вытащу его.

— Ты не сможешь этого сделать. Ты всего лишь девушка.

— А я говорю, что смогу, и ставлю на это пятьдесят фунтов.

— Ставлю двести пятьдесят, что не сможешь.

— Я смогу, черт побери, смогу, Льюис Олдридж!

Возбужденно смеясь, она стащила с себя платье. Под ним была надета комбинация, и в ней она и отправилась в воду. Она немного повизгивала, но на самом деле совсем не ощущала холода, просто было так странно и приятно чувствовать, как вода пробирается все выше по ее телу. Раскинув руки в стороны, она заходила все глубже и глубже и совсем забыла, что нужно плыть, пока ей не пришлось это сделать, но после этого плыть ей показалось очень легко и просто. Она вспомнила про руль и развернулась в воде, перебирая руками. Внезапно она заметила стрекозу.

— Ну, и где эти обломки?

— Ты сама прекрасно знаешь, где. Там они, там.

Он поднялся на ноги и показал ей нужное место, а она подплыла туда и попыталась посмотреть вниз сквозь воду, но нечаянно окунула в нее лицо.

— Ты не сможешь его достать, — сказал он и засмеялся, глядя на ее мокрые волосы.

— Сейчас увидишь, — ответила она и нырнула.

Он видел прозрачный кремовый шелк у нее на спине, нижний край ее комбинации, видел, как в воздухе мелькнули ее белые ноги и как по воде пошли круги. Он видел под водой ее светлый силуэт, но не мог разобрать, что она там делает. Он подумал, что, когда она находится там, под водой, он чувствует себя здесь совсем одиноким, хоть она и совсем близко. Он оглянулся на лес, посмотрел на белесое небо. В лесу было очень тихо, эта тишина ощущалась просто физически. Он увидел стрекозу. Потом Элизабет вынырнула и убрала с глаз прилипшие волосы.

— Ты прав. Его затянуло в ил, — убежденно сказала она.

Она снова нырнула. Льюис, улыбаясь, ждал, но постепенно его улыбка начала таять. Ему стало жарко. Он почувствовал что-то на руке и опустил взгляд. Это была капля воды. Под ней его загорелая кожа была еще более темной. Это был дождь. Он посмотрел вверх. Небо по-прежнему было бледным и очень плотным, и нельзя было определить, насколько оно высоко. Он снова посмотрел на воду, ища свою маму. Внутренние часы подсказывали ему, что она должна сейчас вынырнуть. Она не появлялась, но он видел в том месте волнение воды. Он думал о том, сколько времени она уже под водой, и решил, что ей пора появиться. Он соображал, подумал ли он о том, что ей пора появиться, тогда, когда она должна была вынырнуть, или уже позже. Он надеялся, что, может быть, думал про дождь дольше, чем это было в действительности. Он немного зашел в воду. Ему хотелось, чтобы прошло меньше времени. Или чтобы оно тянулось дольше. На руку упали еще две крупных капли, и он услышал раскат грома.

— Мамочка, — произнес он неожиданно для самого себя.

Он по-прежнему видел, только очень смутно, белый контур ее тела, ее ноги, которые продолжали двигаться; вода была коричневой и блестела, а на глубине она еще и замутилась, и он ничего четко не мог разобрать. Он зашел еще глубже. Он понимал, что мама не поднимается, и знал, что должен вытащить ее. Он рванулся к тому месту, но ему казалось, что он движется очень медленно. Сначала он забыл, что нужно плыть, потому что думал только о том, как добраться до нее, но потом проплыл это короткое расстояние очень быстро. Он подумал, что вот сейчас она вынырнет и будет над ним смеяться — но это была последняя мысль перед тем, как его накрыла волна страха.

Он не чувствовал своего тела, дыхание его было очень частым, но он этого не замечал. Он нырнул, не думая и не успев набрать достаточно воздуха, но ничего не смог увидеть из-за пузырей и ему пришлось всплыть на поверхность. На этот раз он сделал глубокий вдох, но его сердце колотилось так часто, что все длилось не как обычно, и к тому же он понятия не имел, что ему делать; поэтому он просто поплыл вглубь, глядя сквозь воду, и увидел ее. Голова ее была повернута, рот открыт, и он подумал, что она пытается что-то ему сказать, но не знал, почему она этого не делает. Ему было плохо видно, потому что у дна вода была мутной. В глаза ему попал песок. Он снова посмотрел на нее и увидел, что она лежит на боку, словно отдыхающая русалка, и не мог осознать, что он видит. Воздух в его легких закончился, и он выскочил на поверхность. Ему нужно было бы немного подождать, но он сделал быстрый вдох и снова ушел под воду.

Теперь вода стала еще мутнее, и он вообще ничего не видел и поэтому просто потянул маму на себя, не понимая, за что он тянет, за руку или за комбинацию, но это не дало никакого результата. Потом он понял в чем дело, почему она лежит на боку, как русалка: ее ногу придавила лодка. Он принялся толкать лодку, но это было бесполезно, и ему опять не хватило дыхания. Он вынырнул и почувствовал в голове странную легкость. Для него наступил момент полной ясности, концентрации силы и целеустремленности. Он четко подумал: «Я должен спуститься туда, обхватить ее за пояс и упереться ногами в лодку». На этот раз он поплыл прямо к ней и рванулся так, что ударился головой о край лодки. Боли от удара он не почувствовал и обхватил ее тело обеими руками. Он потянул, и она пошевелилась; его охватила бешеная радость, и он оттолкнулся от дна, но она неожиданно начала отчаянно извиваться; она обхватила его, и они оба остались внизу. Вода над ними казалась очень тяжелой; Элизабет так и не высвободилась полностью, и они боролись вместе, и он уже не понимал, за что они борются, а только чувствовал, что совсем не осталось воздуха, и грудь разрывает сильная боль. Он начал задыхаться. Ее пальцы вцепились в него и тянули вниз. Он начал глотать воду и в ужасе снова сильно оттолкнулся от дна; он выкрутил ее руки в стороны и освободился, но когда вынырнул, над поверхностью оказалось только его лицо, полностью всплыть у него не получалось. «Почему она не всплывает, — думал он, — почему она не выныривает из воды?» Он попытался приподняться и набрать в легкие воздуха; он был очень зол на нее, но снова нырнул: частично — с конкретной целью, частично — потому что просто не мог этого не сделать. Между ними, перед ее лицом, плавали ее волосы, вокруг в воде повсюду клубились поднятые со дна песок и ил. Он снова попытался потянуть ее, но на этот раз она почему-то оказалась тяжелее, и, хотя теперь она уже не хваталась за него, он все равно не мог ничего с ней поделать. Он взял ее за руку и попробовал плыть, но он уже сильно устал, и сил у него не было. Льюис тянул ее руку и пытался плыть — как будто вел ее за собой, чтобы что-то ей показать, — но рука выскальзывала. Он снова всплыл. Он очень ослаб и не мог сообразить, что ему делать. В голове тоже растекалась слабость, тело не слушалось его, и он как бы со стороны услышал вырвавшийся изо рта звук, хотя и осознавал, что сам издает его.