Поцокав языком, и недовольно покачав головой, она, на ломанном английском прокаркала:

– Тощая слишком. Ни грамма мяса.

Ну, что я говорила? Сейчас же велит меня откормить. Ой, мамочки, куда же я попала?

По приказу этой старухи, которая оказалась второй по старшинству в гареме после матери шейха, меня второй раз за день провели через церемонию отмывания, удаления даже малейшей растительности на теле при помощи желтоватого цвета пасты, остро пахнущей миндалём, и умащения ароматическими маслами.

Ну точно, промаслили хорошенько, самое время ставить в печь.

Две служанки, которые от госпожей отличались простотой нарядов и совершенно бритыми головами, по приказу своей начальницы, принесли воздушные одежды из нежно розового шёлка, и облачили в них меня. Мои волосы, вымытые и просушенные, они завили на щипцах и уложили в затейливую причёску, украшенную нитями розового жемчуга.

Глядя на результат их трудов в большом напольном зеркале, я поражалась, и не узнавала сама себя в той женщине, что была передо мной.

Не могу сказать, что мне не понравилось то, что я видела, но, всё это так отличалось от того, к чему я привыкла.

Полупрозрачные шаровары, практически не скрывали моих ног, сверху, на меня одели расшитый бисером и цветными каменьями роскошный кафтан, красоте которого могла позавидовать любая европейская принцесса. Только рукава у него, были из той же прозрачной ткани, что и шаровары. Смешные шлёпанцы, с загнутыми вверх носами, также щедро расшитые бисером, которые назывались у них чарыки, украсили мои ноги.

Теперь, я мало чем отличалась от той, щебечущей стаи, что населяла гарем шейха. Видимо, и распорядительница посчитала также, так, как меня отправили к остальным.

Не успела я войти в помещение с «цветником», как дамочки сразу же окружили меня. Я не понимала их речи, большинство тараторило по-арабски, но зато, каждой не терпелось как следует разглядеть и пощупать меня. Особенно, им интересны были мои волосы. Судя по тому, что я видела, белокурых среди них не было.

– Ай, больно же! – я еле вырвалась от одной особо назойливой девицы. Она так увлеклась, что чуть не вырвала у меня целый клок волос. Но, как оказалось, она сделала это специально. Дёрнув за нитку, она разорвала жемчужное украшение на моей голове, и бусины разлетелись в разные стороны.

Если бы она извинилась, я бы могла её понять и простить. Но то, торжествующее выражение лица, которое появилось у неё от сделанной пакости, не могло оставить равнодушной выпускницу приюта святой Магдалены, которой я являлась. Таких вредителей как она, у нас наказывали строго, чтобы впредь не повадно было.

Ни слова не говоря, я схватила её за длинные лохмы, за которыми она судя по всему тщательно ухаживала, и, подтащив прямо к фонтану, окунула её в воду.

Товарки бросились ей на помощь, но, разве же меня можно было остановить?

Подержав её там ровно столько, сколько было необходимо для того, чтобы она окончательно не захлебнулась, но достаточно чтобы усвоила урок, я вытащила её из воды, и швырнула на пол. Судорожно глотая воздух, девица закашлялась. Ужас застыл в её глазах.

Повернувшись к остальным, я жёстко произнесла:

– Наверняка, кто-то из вас понимает меня. Запомните сами, и переведите остальным, что если кто-нибудь, ещё раз посмеет протянуть ко мне свои руки, он очень быстро их лишится! Мне совершенно всё равно, по какой причине вы здесь. Важно лишь то, почему здесь я! В течение всего лишь нескольких дней, меня оставили вдовой, похитили коня, продали, как какую-то вещь в гарем. Единственное, что не даёт мне сломаться, и покориться своей участи, так это клятва, что я дала. Любой ценой, я выберусь отсюда, и продолжу участие в забеге. Меня не интересует ни ваш господин, ни положение, ни деньги. Всё это, вы можете оставить себе. Но, если кто-либо из вас, знает, как можно отсюда выбраться, то, я буду очень благодарна за предоставленную информацию.

Закончив свою речь, я, ни слова больше не произнося, отошла в самый дальний угол дворика, и подобрав под себя ноги, уселась на мраморной скамье. Адреналин бурлящий в крови начал стихать, и к глазам подступили слёзы. Крепко зажмурившись, я постаралась их остановить:

– Не заплачу. Ни за что!

– Уже слышал, что учинила твоя протеже? Твой «нежный цветок», как ты её давеча окрестил, оказался с шипами. Да, ещё с какими!

Шейх Харун, читавший книгу полулежа на подушках, поднялся навстречу влетевшей в его покои матери. Пытаясь понять причину её возбуждения, он, взяв её за руки, и усадив на подушки рядом с собой, осторожно спросил:

– Что произошло?

– А то, мой милый, что твоя новая наложница, не пробыв в гареме и пяти минут, умудрилась подраться с Зейнаб, той, что раньше ты особо выделял среди остальных.

– Подралась? Не может этого быть! – он стремительно вскочил, в волнении принявшись мерить шагами комнату.

– Ещё как может! – женщина тоже поднялась. – Твоя Чарли, или как её там зовут, не просто её побила, нет, она пыталась её утопить! Ты это себе представляешь? Ты, вообще, уверен, что там, у себя на родине, её не разыскивает полиция? Может быть, она беглая преступница, или каторжанка?

Ответом ей был тихий смех:

– Успокойся, мама. Никакая она не преступница, просто очень растерянное и обиженное дитя. Ей, в последнее время пришлось очень нелегко, нужно её понять.

– Ты, меня, пожалуйста извини, дорогой, за то, что я возможно лезу сейчас не в своё дело, но, позволь, я всё же дам тебе совет. Не жди, когда она придёт в себя от горя. Ты, лишь потеряешь время, и упустишь возможность. Ничто не лечит разбитое сердце так, как новая любовь. Не давай ей времени прийти в себя, и начать строить козни и планы мести. Лучше начинай укрощать сейчас, пока она слаба и покорна.

Шейх остановился, внимательно посмотрел на мать:

– Что, ты посоветуешь?

Женщина, радуясь, что сын прислушивается к её советам, ответила:

– Только пожелай, и, я распоряжусь, чтобы уже сегодня ночью её доставили в твою опочивальню. Поверь мне, сын мой, чем раньше ты её покоришь, тем меньше головной боли она тебе доставит.

– Хм, – хмыкнул сын. – Однако, мадам, откуда такая уверенность? – скептически поднятая бровь говорила о том, что он несколько сомневается в правильности совета.

– Именно таким способом, твой великий отец, да простит Аллах его грехи, когда-то укротил меня. А, я, поверь мне, была ничуть не менее крепким орешком, чем твоя пленница.

Задумчивость в глазах шейха, сменило совершенно иное выражение. От предвкушения ночи любви с той, о которой он не переставал мечтать с самой первой встречи, его лицо приняло восторженное выражение, глаза заблестели.

– Ну, ни дать, ни взять, влюблённый идиот! – констатировала мать. – Так, что прикажешь делать с девушкой?