- Скажу честно, миленок, - сказала она, щуря и без того узкие, вытянутые к вискам серые глаза, - что мне было жалко тебя бросать, не знала даже, как решусь сказать. Но ты очень-очень облегчил мне задачу. Теперь мне тебя нисколечко не жалко. Ни вот на столько. И спасибо тебе за это!

После чего спокойно и деловито принялась раздеваться - и вскоре Алексей Михайлович изведал какие-то новые, дополнительные оттенки ощущений, вызванные не только тем, что он изменял жене и О. с женщиной, которой накануне изменил тоже, но еще и тем, что им обоим больше не надо было притворяться, изображать нежные чувства, каких они не испытывали, но имитировали прежде в угоду приличиям; они могли целиком, всем своим существом, отдаться откровенному, беспримесному сладострастию, погрузиться в него с головой, вываляться в нем, как в зловонной и вместе с тем притягательной болотной жиже, вымазать им друг друга с ног до головы, зная, что высокая волна оргазма смоет грязь с обнаженных тел и обнаженных душ и они вынырнут на поверхность в белой пене, обновленные и освеженные и чистые, как Адам и Ева, впервые познавшие сладость греха.

Позже Алексею Михайловичу не раз хотелось снова и снова пережить эти ощущения, снова и снова почувствовать, что он доходит до самого края, до предела сладострастия, за которым уже не может быть ничего, кроме разве что смерти. Но судьба скупа на сильные средства, она отпускает их микроскопическими дозами и по разовым рецептам. Постаревший и заросший неопрятной полуседой бородой Эрот-аптекарь с нежными руками горбуна выдает крохотный пузырек с волшебными пилюльками и ловко выхватывает рецепт, прячет его в сейф, под замок, и когда вы униженно просите добавки, лишь мычит и подносит руки к ушам, словно хочет объяснить вам, что давно уже глух и нем к мольбам влюбленных, и указывает на большой плакат над древним, отполированным прикосновением тысяч и тысяч локтей, прилавком: "Сделал свое дело - и уходи!".

5

О, женщины! О, змеи с тонкими раздвоенными язычками! Всегда раздвоенными, словно нарочно для того, чтобы облизывать сразу двоих и ни одному не принадлежать целиком и полностью. Только что она стонала и изгибалась под ним, снизу пытаясь дотянуться и укусить, нет, лишь слегка прикусить, чтобы не истратить раньше времени драгоценный яд, его плечо - но вот выпита последняя капля наслаждения, и она смотрит на него спокойно и чуть насмешливо, заранее зная, что следующий ее укус будет уже по-настоящему смертелен, и прежде чем он успевает почувствовать опасность и уклониться, она набрасывается на него и вонзает в него свои ядовитые зубы.

- Ну, и чего ты еще ждешь, миленок? - улыбается К. его отражению в зеркале.

Она стоит перед зеркалом - только что из душа, с каплями влаги на узких смуглых плечах, расчесывает щеткой густые, вьющиеся от природы, черные волосы. Лицо в зеркале кажется еще уже и заостреннее, и острее и насмешливее смотрят чуть косо поставленные узкие серые глаза.

Он стоит сзади, тоже обнаженный и освеженный душем, видя в зеркале перед собой всю ее, обнаженную и соблазнительную, и хотя еще не испытывает нового приступа желания, но предчувствует его и, как всякий самец, хочет заранее заручиться согласием на новое свидание. Да, К. отказалась встречаться с ним впредь, но, во-первых, ни один самец хотя бы из самолюбия не согласится с отказом без сопротивления, а во-вторых, самцам свойственно придавать излишнее значение акту физической близости - и поскольку близость состоялась после отказа, кажется естественным и единственно возможным, что половой акт был актом прощения, что он отменил окончательное расставание - или по крайней мере отложил его на неопределенный срок.

Сам он, даже твердо решив бросить женщину, был бы не в состоянии сделать это немедленно после того, как они занимались любовью, к тому же столь интенсивно, с такой неподдельной страстью. А он уверен, что ее страсть была неподдельна. Как бы ни был наивен или самовлюблен мужчина, он в состоянии отличить притворство от подлинного экстаза. И не будет с идиотским видом допрашивать женщину, испытала ли она оргазм. (В терминах той застенчивой эпохи: "Тебе было хорошо, дорогая?")

Когда К. еще раз, уже после акта, отказывает ему в новом свидании, он не понимает, что она отказывает окончательно, думает, что она занята завтра, послезавтра и еще, может быть, день-два, что он в состоянии пережить, но она спокойно, недрогнувшим голосом произносит столь пугающее поэтов и влюбленных "Никогда".

- Что значит "никогда"?

- "Никогда" значит "никогда", - размеренно, в такт движениям руки со щеткой, говорит К., и все ее змеиное тело изгибается и колышется. - А чего же ты хотел, миленок? Ты будешь изменять мне с моей же подругой, выставлять меня перед ней в дурацком свете, а я терпеть? На фиг мне этот цирк! Теперь дуреха вообразит, что она лучше меня. Как же! Ведь ты предпочел мне ее! Тебе-то что сделал свое черное дело и сбежал. А мне с ней, может быть, всю жизнь общаться, раз мы с детства подруги. И всю жизнь она будет смотреть на меня сверху вниз? Нет, я, может быть, не идеальная женщина и не лучшая в мире, но я себе цену знаю и на одну доску с другими ставить себя не позволю.

- Но я...

- Что - "я"? Кто - "я"? Нет здесь никакого другого "я", кроме моего "я". Не знаю ваших "я" и знать не хочу. Свое "я" можешь засунуть себе... Сам знаешь куда. Мне оно без надобности. У меня есть муж, мой идеальный любовник, мой непревзойденный трахальщик - он приехал вчера, ты представляешь? Представляешь, как он на меня набросился после целого месяца разлуки? Мы провели с ним такой вечер... А какая была фантастическая ночь! Я глаз до утра не сомкнула.

У К. такой свежий, такой здоровый вид, что и младенец усомнился бы. Как же, глаз она не сомкнула! Восемь часов здорового сна, не меньше. Но бедняга верит всему.

- Значит, вчера...

Он не договаривает. Бессмысленно говорить о том, что было вчера. Вчера его сослуживцы устроили вечер в ресторане, вчера он танцевал и ухаживал за другой женщиной, подругой своей сегодняшней женщины, привел ее домой, занимался с нею любовью на этой же самой кровати, на которой они только что лежали с этой женщиной, и так же - почти так же - стояла та, вчерашняя женщина, у зеркала и расчесывала короткие белокурые волосы (если поискать, наверняка на коврике возле зеркала, на котором стоит босыми ногами его сегодняшняя женщина, можно найти несколько светлых волосков вчерашней вперемешку с упругими, вьющимися черными волосками сегодняшней - не забыть бы пропылесосить коврик и вообще навести чистоту в квартире перед приездом жены, проходит, словно строка объявлений на экране, совершенно трезвая мысль), а он стоял сзади, прижимался к ее упругому заду, клал голову ей на плечо, гладил полные груди, живот, мешал причесываться - и вовсе не думал о том, чем занята его сегодняшняя женщина, не беспокоился о ней. Он ведь предупредил, что будет занят, и она легко приняла его занятость: вот и славно, сказала она по телефону, займусь наконец домашними делами, столько стирки скопилось, и вообще, надо навести порядок в доме, а то муж приедет и ужаснется, чем, спросит, ты тут занималась жена, с кем блудила? А вот, скажу, с Алешей Поповичем (она находила, что он чем-то смахивает на юного богатыря с картины Васнецова, копия которой висела у нее в спальне напротив кровати) блудила...