Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Странно, что ты доктор. – Мадам Насири обернулась, уже выходя за дверь. – И долго ты учился?
– Да… достаточно долго.
– Хорошо, – одобрила она, но уже повернувшись к нему спиной. А потом все-таки прибавила: – Есть черные очень ленивые.
Спаситель взглянул на Соло, тот воздел глаза к небу: да, конечно, мама есть мама, но до чего же тяжело с этим ее «бзиком».
Закрыв дверь за пациентами, Спаситель пробормотал сквозь зубы: «Бисмилля ир…» – и подумал, что нужно бы купить Коран. Из профессиональной добросовестности.
* * *
– Пиво и сэндвич?
Спаситель уселся напротив Самюэля. У них стало ритуалом встречаться по четвергам. Подросток не имел возможности продолжать терапию у психолога (мать отказалась оплачивать консультации), но он делился своими трудностями со Спасителем и оплачивал ему сэндвич в кафе «Тупик».
– Ну ты себя и запустил, – заметил Спаситель, передав заказ официанту.
Самюэль выглядел как в худшие свои времена: нечесаный, в мятой рубашке, тень будущих усов над губой казалась грязью. Когда год тому назад он впервые явился на консультацию, у него был крайне неопрятный вид и от него даже плохо пахло.
– Не успеваешь утречком принять душ?
– Спасибо, – буркнул Самюэль, – заботливая мама у меня уже есть.
– Не сомневаюсь.
Самюэля в этой жизни занимали только две темы. Первая – его отец, пианист Андре Вьенер, с которым он совсем недавно познакомился и который сейчас был на гастролях в Японии.
– Как отец?
– Нормально.
Значит, актуальна тема номер два.
– А девочки?
– Статус-кво.
Самюэль был неординарным подростком, у него был большой запас слов.
– И все же на ком ты сейчас остановился? – невинно осведомился Спаситель.
– Будь я на ком-то…
Стоит заговорить о сексе, как все обретает подтекст.
– Сэндвич «Мадам» для кого? – послышался у них над головами голос официанта.
– Для меня, – поднял палец Спаситель.
– Я тебе завидую, – пробурчал Самюэль. Он подождал, пока официант отойдет подальше, и уточнил: – Почему считается, что черные – гиганты в сексе?
Спаситель устало вздохнул. Грабитель, лодырь и секс-гигант. Не слишком ли много для одного дня?
– Нечего делать обиженное лицо, – заметил Самюэль. – Репутация лестная.
– У мужчин на Антилах особая роль; надеюсь, мне ее играть не придется.
– И какая же это роль?
– Мачо, который пьет и не пьянеет, решает все кулаками, имеет две семьи, одну официальную, другую на стороне, и в обеих у него детишки, но он их не растит. И выбора нет. Едва мальчик начал ходить, он должен быть «мужчиной», не плакать, молчать о том, что чувствует, писать дальше всех и постоянно доказывать свое превосходство.
Спаситель увлекся, рисуя портрет, который почерпнул из очередного психологического труда «Формирование мужественности на Антильских островах». Сам он рос между двумя мирами: с одной стороны белая семья Сент-Ив, с другой – школьный двор. Под конец он грустно усмехнулся:
– Ты или гро коко, или макомэ.
«Гро коко» – это, разумеется, мужской член, а «макомэ» по-креольски «гей», то есть самое худшее, что может быть в гомофобском обществе.
– Ну и как тебя звали, гро коко или макомэ? – поддразнил его Самюэль.
– Баунти – черный снаружи, белый внутри.
– Это лечится?
– Старался десять лет, но так и не вылечился.
Самюэль думал пошутить, а нажал на больную точку.
– Ты не сказал, как зовут твою подружку, – сменил тему Спаситель.
– Она еще не подружка, она сестра моего приятеля.
– Ее зовут?
– Перрин.
– И какая она?
– Красивая.
Оба мечтательно притихли, окутанные кофейным благоуханием: красивая…
– Я считаю, ты здорово ее описал, – сказал Спаситель в общем-то почти всерьез и принялся читать стихи, как это делала Элла:
– Это что?
– Девушка, которая от нас ускользнула.
– Я спрошу у брата номер ее телефона, – сказал Самюэль, твердо решив не упускать Перрин. – Мне надо поговорить с ней с глазу на глаз. А то она вечно с подругой – прямо сиамские близнецы.
– А что, если опять на грабли?
Самюэлю не везло, он постоянно «наступал на грабли» и меланхолично подсчитывал, сколько раз с ним такое случилось.
– Я тоже напишу стихотворение.
– Мне не терпится его прочитать.
Оба рассмеялись и одновременно повернули головы к окну. По улице бежала вприпрыжку школьница, «резва, как птица».
– Черт! А ведь я опаздываю, – опомнился Спаситель.
Спаситель возвращался к работе с легким сердцем. Как бы там ни было, Самюэль познакомился со своим отцом. Месье Вьенер, конечно, со странностями, но пианист гениальный, и сын ни на кого его не променяет.
А вот Алиса Рошто недорого бы дала за своего отца.
– Не могу больше!
Алиса сидела на кухне напротив мамы и чистила овощи второй раз за свои четырнадцать лет.
– Да ты что? – удивилась Луиза. – Мы же только начали.
– Я не про морковь, я про папу! Ты меня слушаешь или нет?
– Осторожнее! Ты так нож держишь, что немудрено и палец раскрошить на кусочки. – Луизу больше волновала дочь, чем бывший муж. – И как это я тебя не научила картошку чистить! – корила она себя.
– Мама! Я с тобой о папе разговариваю! – простонала Алиса. – Ты знаешь, что он Полю сказал?
Младший брат не сохранил доверенной ему тайны. Сначала поделился ею с Лазарем, потом с Алисой, а Алиса с мамой. Луиза пришла в ярость, но виду не подала. Так. Значит, ее бывший хочет уверить малыша Поля, что его мама с папой снова собрались жить вместе? И что? Он думает, сын запрыгает от радости? Нет, он опоздал, и не на один год! С тех пор как в их жизни появился Спаситель, Поль и вовсе не хочет, чтобы родители мирились.
– Почему Спаситель НИЧЕГО не предпринимает? – сердито спросила Алиса.