уличном кафе, пила кофе и грызла каштаны. Только это было так далеко, где-то за забором, легким, воздушным, но забором. А Маруся была тут, в саду. Она вдыхала умопомрачительный кофейный аромат и почти плакала от досады.

Нужно просто перепрыгнуть, или нет, перелететь через ажурную решетку! Ага, как же… Маруся зацепилась за золоченые острия и кувырком ухнула… носом в подушку.

Надо же такому присниться! Маруся встала попить водички, потом опять уснула в надежде попробовать-таки парижские каштаны.

Но на этот раз она оказалась в странном доме, тоже похожем на лабиринт. Маруся чувствовала, что она и есть хозяйка этого дома. Дом был большой, темный, захламленный, по его коридорам бесшумно бродили восемнадцать кошек, в каждой комнате стояли огромные часы с маятником, и из каждого окна открывался вид на запущенный сад со старыми корявыми яблонями и пышно разросшимися вьюнками тропического вида, с листьями-лопухами, увядшими цветками и плодами, похожими на дыни, только зелеными и колючими.

Одновременно пробили все часы в доме, Маруся проснулась с мыслью-озарением: так вот как на самом-то деле выглядят съедобные каштаны! — и выключила будильник.

Днем этот сон неожиданно припомнился — неясными, размытыми мазками, как это бывает со снами, неведомым образом зацепившимися за сознание. Маруся попыталась пересказать его Наталье Лукиничне — известной на весь кабинет толковательнице сновидений, — и Зинаиде Кузьминичне, которая просто оказалась рядом. Но видения исчезали от попытки их вспомнить, и в слова облеклись очень примерно.

— Заборы — это препятствия. А кошки — это враги, — авторитетно прокомментировала Наталья Лукинична.

— А колючие лопухи? — подсказала Зинаида Кузьминична.

Маруся отошла к своему столу, чтобы не растерять хотя бы воспоминание воспоминания своего сна.

Маруся любила свои сновидения. Иногда за ночь удавалось поучаствовать в увлекательном приключении, будто кино посмотреть, какое-нибудь 3- или даже 7-D. А однажды посреди запутанного действия ей объявили: «Глава вторая!» — и, перелистнув страницу, Маруся продолжила смотреть сон, мельком отметив, что это она, оказывается, попала в сюжет какой-то книги.

Жизнь продолжалась. Для Маруси это было увлекательнейшее действо: дом — работа, работа — дом. Иллюстрациями служили походы за булочками и, конечно же, сны, сны цветные, и вкусные, и ароматные. Именно во сне были задействованы все пять чувств, и даже, кажется, какое-то шестое тоже. В снах Маруся умела не только быстро бегать и высоко прыгать. В снах она бывала не только взрослой теткой, не очень здоровой и не слишком счастливой. Порой она становилась маленькой девочкой, а то и мальчишкой.

В мае засобирались в отпуска. Маруся вроде бы ехать никуда не планировала, но помечтать вместе с коллегами было приятно. И снова вернулась тема Парижа. И снова стали сниться парижские крыши. Маруся, кажется, соскучилась по узким булыжным улочкам, невысоким желтым зданиям, в которых тут и там располагались кафе, мини-пекарни, ресторанчики и прочие интересные заведения.

В этих кафе Марусю наперебой угощали пирожными с пышными кремовыми шапками всех цветов и вкусов, и кофе пах одуряюще, и каштаны предлагали в любое время года. И спрашивали по-французски:

— Вы уже бывали в Париже?

— Еще не была, — тоже по-французски отвечала Маруся.

Кафе встречались и на крышах, в путешествиях по которым Маруся стала специалистом. Только крыши попадались и двускатные, и тогда следовало экстренное пробуждение.

Это было досадно. Потому что никогда не удавалось вернуться в прерванный сон, а дожидаться следующего приходилось ой, как долго.

Но однажды Маруся сообразила, что с такой наклонной поверхности вполне можно перепрыгнуть на другую крышу. Так Маруся научилась летать. Вначале, конечно, это были только прыжки — благо, парижские улочки неширокие, но потом Маруся осмелела настолько, что поднималась над крышами и сверху выбирала себе очередное кафе посимпатичней.

Не всегда Маруся путешествовала в одиночку. Случались и романтические встречи с героями, лиц которых Маруся не запомнила. Но пирожными они угощали исправно. Два раза компанию ей составила Марина, один раз угораздило всем коллективом оказаться в уличном кафе посреди Марсова поля.

Именно в этом сне Маруся остановилась напротив уличного торговца с огромным количеством разной сувенирной мелочи, разложенной прямо на земле. Были тут всевозможные брелки, браслеты, ожерелья, фигурки парижских достопримечательностей, акварельные миниатюры. Люди вокруг толкались, хватали все подряд. А Маруся стояла и не могла насмотреться — глаза разбегались, хотелось сразу все, но как? Ведь половину уже растащили алчные туристы. Торговец протянул ей что-то, зажатое в кулак, Маруся потянулась навстречу и… оказалось, на скате крыши, мокрой и скользкой, незадачливый торговец со всем своим скарбом тоже тут, и еле держится, сейчас упадет, а отдельные его побрякушки уже сыплются дождем на головы прохожих. И это оказывается очень весело, когда прямо на тебя летит маленькая ажурная эйфелева башня, и эта башня — из шоколадного крема на большом бисквитном пирожном! Нет, не из крема — башенка уютно разместилась в ладони своими металлическими гранями, и в этот момент Маруся испытала жгучее чувство обладания заветным призом.

Такого приятного пробуждения Маруся уже давно не испытывала. Захотелось потянуться изо всех сил, как в детстве, вытянув пальцы ног и крепко-крепко сжав кулаки.

В правом кулаке оказался зажат какой-то небольшой предмет. Удивительно… Маруся села в постели и рассмотрела свой трофей со всех сторон.

Напившись сладкого кофе с булочками, подогретыми в микроволновке, Маруся поставила фигурку Эйфелевой башни между Медным всадником и керамическим домиком со Староместской площади, на полке снизу поправила мягкую игрушку — чешского кротика.

И лукаво улыбнулась — в Праге она тоже не была.

История одной старой лампы

Людмила Ворожбицкая

Моник торопливо шла по Montmartre, торопясь к Musée d'Orsay.

«Профессор Легран будет очень недоволен, если я снова опоздаю», — думала девушка.

Но, подходя к антикварному магазину «L`Objet qui parle», она невольно замедлила шаг.

Вглядываясь в огромные чистые окна антикварного магазина, выходящие на проезжую часть, она искала взглядом ее. Старую масляную лампу, так похожую на ту, что она видела в семейном фотоальбоме, который ей часто показывала бабушка, папина мама.

«Неужели продали?! Oh, mon Dieu… Нет! Вот она! Стоит…», — облегченно вздохнула Моник. Кивнув лампе, как старой знакомой, девушка поспешила дальше.

Это был своего рода ритуал: как только она оказывалась по делам здесь, в районе Montmartre, ее как магнитом тянуло к

этому антикварного магазину.

Как у каждой порядочной француженки, у Моник Дюваль была русская прабабушка вполне себе купеческого рода и учить русский язык в семье считалось хорошим тоном.

Маленькая Маня (как ласково звали ее в семье) любила подолгу сиживать на коленях у бабушки Александры, слушая, как сказки, ее