рассказы о далекой заснеженной России, такой холодной, таинственной и оттого еще более прекрасной.

И выставленные в антикварном магазине вещи были как бы иллюстрациями к тем рассказам, услышанным в детстве.

Моник подолгу смотрела на выставленные в витрине предметы, и пыталась представить людей, которым эти вещи ранее принадлежали.

О чем они мечтали, о чем они думали? Вряд ли о том, что через несколько лет часть из них расстреляют, одних сошлют в Сибирь, другие уедут в эмиграцию. А в их домах будут жить чужие, плохо воспитанные и неопрятные люди, а сами дома, когда-то такие уютные и комфортные, превратятся в шумные многоголосые коммуналки.

Когда девушка заходила в этот магазин и брала в руки какой-нибудь предмет, она ощущала его тепло.

У большинства старинных антикварных вещей есть это тепло — они живые. Они прожили столько лет, они несут в себе связь времен, связь поколений. Они уже прожили жизнь, которая намного больше нашей. Например, книга XVI века. Ей уже 550 лет!

Сколько она пережила войн, пожаров, хозяев! Сколько людей, державших ее, листавших ее страницы, уже истлело в своих могилах, а книга живет. Вот она, по-прежнему несет информацию, несет свет и мудрость — одно это уже требует уважения к ней.

Старые вещи несут в себе время! Оно в них концентрируется веками.

С ними можно разговаривать и думать: «Тебя держал в руках Пушкин… или точно такую же», — думала девушка, перебирая выставленные на продажу антикварные вещи.

Больше всего на свете Моник хотелось работать в таком вот магазине, среди старинных вещей, которые так похожи на те, какие она видела в старом семейном фотоальбоме! Она знала, что когда-то давно именно сюда приносили на продажу свой нехитрый уцелевший скарб русские эмигранты, бежавшие от ужасов Октябрьской революции 1917 года. Девушка словно воочию видела перламутровые пуговицы и кружево, споротые с платьев и блузок, бальные атласные туфельки и драгоценности, шляпки с вуалью и меховые горжетки… Все то, что обездоленные люди несли в этот магазин, пытаясь хоть как-то прокормиться на вырученные деньги.

Недавно среди жителей квартала прошел слух, что старый антикварный магазин в районе Montmartre закрывают из-за долгов по арендной плате, которую не в состоянии выплачивать хозяин.

Для устрашения антиквара, месье Жобера, несколько вещей было показательно вынесено на свалку и разбито. В том числе и та самая лампа…

И Моник поняла, что надо действовать, это место, в которое, возможно, ходили и ее русские предки, должно жить!

***

Здравствуйте!

Я — лампа. Нет, не Евлампия. Просто лампа. Когда-то была масляной, а теперь, видите, усовершенствовалась, или, как сейчас говорят, «апгрейдилась» и обзавелась лампочкой и шнуром с вилкой.

Живу я в витрине антикварного магазина, в компании таких же свидетелей ушедших времен, как и я сама. Мечтающих о теплых человеческих руках, о звуке человеческого голоса. Мечтающих о Доме…

Когда-то у нас у всех были Дома. Мы служили людям по мере наших сил и возможностей. Из нас принимали пищу, мы светили в гостиных, библиотеках, кабинетах, спальнях и детских, нас читали, мы украшали жизнь своих Хозяев, нас любили, берегли и передавали по наследству. Мы жили своей жизнью рядом с ними, слушая их разговоры, наблюдая, как растут их дети, как старятся их родители.

Я жила в большой купеческой семье, вольготно и привольно. Сперва в детской, слушая, как Хозяйка, красивая молодая женщина, читает сказки своим детям, мальчику с темными задумчивыми глазами и девочке с густыми каштановыми локонами. Но после того, как дети, играя, случайно меня опрокинули и чуть было не разбили, я переехала в кабинет к Хозяину.

Он был мужчина солидный и степенный, в прятки не играл и подушками не швырялся, так что, мне тут ничего не угрожало.

В кабинете я попала в компанию книжных шкафов из мореного дуба, камина и английского бульдога по имени Генри. Названного в честь английского дипломата Генри Кэмпбелл-Баннермана, стало быть. В кабинете мне сразу понравилось — тут было тепло и тихо, потрескивали поленья в камине, и стоял ни с чем не сравнимый запах старых книг.

Тут я жила относительно долго, наблюдая, как работает Хозяин, как дремлет в тепле Генри и как возле камина разливают традиционный пятичасовой чай. Но потом что-то случилось…

Пришли незнакомые люди, которые воняли табаком и застарелым потом давно не мытого тела. Загрохотали, затопали сапожищами, оставляя на сверкающем паркете комья жирной грязи, срывая картины со стен, гардины с окон, все вокруг круша и ломая… Зазвучали слова: «буржуй», «народное добро» и «конфискация»…

…Больше ничего не помню. Пришла в себя в каком-то сарае, среди хлама и обломков мебели.

В нем я жила очень долго, потом еще где-то жила, кажется, в трюме корабля… И вот теперь я живу здесь, в витрине антикварного магазина «L'Objet qui parle».

Мне здесь нравится, правда. Много людей, много разговоров, много движения. Со своими собратьями мы уже все обсудили, воспоминаниями о прошлом поделились… Теперь каждый занят своим делом — кто-то дремлет на полке, кто-то шепотом переговаривается с соседкой, вспоминая о «прошлых» днях. Хозяин лавки нам не мешает. Вон, видите сухонького старичка в вольтеровском кресле? Это месье Жобер, антиквар. Сидит, читает газету. Мы его любим. Не так сильно, как прежних Хозяев, конечно, но все же. И он нас тоже любит, по-своему. Выносит с чердаков и помоек, чинит, латает.

Вся моя жизнь состоит теперь в том, чтобы смотреть из витрины на улицу, где ходят люди, ездят машины и автобусы с троллейбусами. Поначалу мне это даже нравилось: за сто лет все так изменилось — внешний вид людей, их одежда, манеры, прически. Появились невиданные ранее способы передвижения. Любопытно за этим всем наблюдать.

А потом надоело. Каждый день одно и то же… Одни и те же лица… Одни и те же события. Говорят, у людей тоже так бывает. Они годами ходят на службу в одно и то же учреждение, всю жизнь видят одни и те же лица, выполняют одни и те же действия. Еще у них особым шиком считается, если ты работаешь в учреждении, в котором до тебя работал твой отец, а до него твой дед. О! Это у них называется «трудовая династия». Бедные дети! Они бы и рады сменить сферу деятельности, но у них же «трудовая династия»!

Единственное лицо, которое мне почему-то нравится — это девушка, иногда проходящая мимо моей витрины. У нее очень приятные черты лица, задумчивые темные глаза и густые каштановые локоны. Она стоит и часто подолгу смотрит на