И тут же прикусила язык. Не стала говорить этому, в сущности, незнакомому человеку, что у меня возникло такое чувство, будто дом ждал меня. Вполне возможно, и я и дом ждали этой встречи друг с другом. У каждого из нас накопилось много грязи и паутины, которую еще надо вымести и как следует вычистить. Но вслух я озвучила другое:

– Мне кажется, я с удовольствием примусь наводить здесь порядок.

Мистер Уильямс улыбнулся и просветлел лицом. Он был явно доволен тем, что первый визит сюда не разочаровал меня. Мы оба еще раз взглянули на запертую дверь и стали спускаться вниз. Всю дорогу мистер Уильямс осторожно поддерживал меня под локоток, хотя я уже успела окончательно прийти в себя.

– Вы занимаетесь цветами, Мерит?

Я отрицательно покачала головой.

– Нет. Не то чтобы я никогда не хотела заниматься садоводством. Но просто у меня не было такой возможности. У нас с Кэлом был совсем небольшой дворик. А он говорил, что терпеть не может возиться в саду. И потому участок оставался преимущественно голым и пустым.

Старый адвокат бросил на меня озадаченный взгляд.

– Пройдемте через кухню, и я сейчас покажу вам сад Эдит. Она очень любила свой сад. Правда, в конце жизни ей эти садовые работы стали уже просто не под силу.

Мы направились в кухню. Я мельком бросила взгляд на все кухонные агрегаты, наверное, тоже вековой давности. Но мистер Уильямс, перехватив мой взгляд, пояснил, что вся техника исправна и находится в отличном рабочем состоянии, включая и холодильник, и плиту. Хотя внешне они производили впечатление декорации из какого-нибудь кинофильма середины пятидесятых. Типа «Проделок Бивера».

Он распахнул дверь черного входа и остановился на пороге. Еще ничего не видя, я уже почувствовала сад, уловила всю палитру его запахов. Сладковато-пряные ароматы незнакомых мне цветов плыли в воздухе, смешиваясь с насыщенным запахом травы и зелени, которая пахла совсем не так, как болотная грязь. Узкое крылечко, ряд ступенек – целый пролет неожиданно широких ступенек, все из того же табби. И вот я стою на самом верху и любуюсь той красотой, которая открылась моему глазу. По четырем углам портика висят китайские колокольчики, но на сей раз их присутствие совсем меня не нервирует. Напротив! Их негромкий мелодичный перезвон так похож на чей-то ласковый шепот. Вот только слов не разобрать.

– А что это? – любопытствую я, указывая на узкую дверь в дальнем углу портика.

– Вход в подвал и в цокольный этаж. Вот там точно нет ничего интересного. Поди, за столько лет все заросло паутиной. Грязные полы, старые деревянные стропила и прочий хлам. Вероятно, когда-то в цокольном этаже жили рабы. Сейчас подвалами мало кто пользуется… Разве что если устроить там винный погреб.

Мистер Уильямс хитровато улыбнулся. А я снова перевела свой взгляд на сад. Вымощенная булыжником дорожка, петляя, уходила вдаль, теряясь среди разноцветных кустарников и яркого многоцветия цветочных клумб. Судя по всему, дорожка тянется вплоть до той высокой каменной изгороди, которую я уже успела заметить, когда разглядывала фасад дома. Прошла в глубь сада по дорожке и увидела, что стена вся заплетена цветущей лозой винограда, источающего необыкновенно тонкий аромат. Запах буквально притягивал к себе, я улыбнулась и подошла ближе.

– А, это! Трахелоспермум, или звездообразный жасмин, – пояснил мне мистер Уильямс. – В наших местах его еще называют «жасмином конфедератов». Цветет совсем недолго, но все наши садоводы в обязательном порядке разводят этот сорт жасмина в своих палисадниках.

– Запах просто потрясающий! – Я вдохнула в себя полной грудью чудный аромат соцветий.

– А вот эту скамью Кэл специально смастерил для бабушки. Чтобы мисс Эдит могла посидеть тут, полюбоваться своим садом.

Я оглянулась. Прямо за моей спиной впритык к изгороди примостилась красивая резная скамья из дерева, с высокой спинкой, широкими подлокотниками, на которые в случае чего можно было поставить стакан с лимонадом или холодным чаем. Вокруг скамьи теснилось множество горшков с цветами. Цветы уже успели давным-давно одичать и сейчас росли себе свободно, как им заблагорассудится.

Я потрогала скамью рукой. Каким же человеком был тот Кэл, который мастерил для своей бабушки эту скамью? Мой муж Кэл с первых же дней нашей совместной жизни заявил мне, что не умеет даже гвоздь забить и понятия не имеет, как держать в руках молоток.

Я еще раз окинула взглядом пышное изобилие этого заброшенного уголка природы. На мгновение попыталась представить себе Кэла на фоне окружающих красот.

– Так вы говорите, Кэл помогал бабушке по саду?

– Конечно, – кивнул головой мистер Уильямс. – Он делал тут всю самую тяжелую работу, не позволял мисс Эдит поднимать тяжести и все такое. Но и с растениями любил возиться: пересаживал, полол, рыхлил землю. – Мистер Уильямс немного помолчал. – Говорил, что сад – это единственное место, где его душа по-настоящему отдыхает.

Наши глаза встретились на какое-то мгновение. Интересно, подумала я, что мистер Уильямс знает об измученной душе Кэла? И на что мог решиться Кэл? Как далеко мог он зайти в этих вечных поисках покоя для своей души?

Но я тут же отвела глаза в сторону, не желая прочитать ответ на свои немые вопросы во взгляде старого адвоката. И сразу взгляд мой уперся в изваяние какого-то святого. Статуя, несколько скособочившись, стояла между двумя пышными кустами роз. У святого не хватало одной руки.

– Святой Михаил, – с готовностью подсказал мне мистер Уильямс.

– Защитник и покровитель, – добавила я едва слышно. – Кэл установил небольшую статую святого Михаила прямо у порога нашего дома.

Я взглянула на лицо скульптурного изваяния, на обращенные к небу глаза святого и подумала, что кому-кому, а уж мне доподлинно известно, почему Кэл считал, что нам нужны защита и покровительство святого Михаила. А вот зачем этот покровитель был нужен его бабушке – это уже другой вопрос.

Я склонилась над розовым кустом и вдохнула в себя сладковатый запах цветов, особенно сильный и вязкий под лучами полуденного солнца.

– Кэл был привязан к своему брату?

Я почти физически почувствовала, как мистер Уильямс недоуменно пожал плечами у меня за спиной. Я повернулась к нему лицом.

– Между ними было десять лет разницы. Долгое время Кэл рос и воспитывался как единственный ребенок. Наверняка появление Гиббса стало для него своеобразным шоком. Но даже если бы разница в возрасте между ними была меньше, не знаю, насколько бы это помогло им стать близкими друг другу. Кэл… он пошел в отца. Тоже был физически выносливым и сильным. Впрочем, оба – и он и Гиббс, отличились, выступая за свои университетские футбольные команды. Оба считались звездами. Об этой стороне своей жизни вам Кэл когда-нибудь рассказывал?

Я лишь молча покачала головой, притворившись, что внимательно разглядываю розы.

– А вот Гиббс… он больше в мать, – продолжил свой рассказ мистер Уильямс. – Склонен к самоанализу, пытливый ум. Но еще до того, как работа захватила его и он ушел в нее с головой, Гиббс был отличным яхтсменом. Любил ходить под парусом, даже выступал за свою университетскую команду. Ему нравились все эти маневры на воде, когда пытаешься обмануть ветер, перехитрить его, что ли. Но сегодня у него уже нет времени для того, чтобы заниматься своим хобби. Впрочем, когда у него и у моих ребят выпадает свободная минута, они любят прокатиться под парусом на ветерке. – Мистер Уильямс издал короткий смешок. – Когда-то я обучал Кэла и Гиббса игре в шахматы. Думал, что шахматы помогут им сблизиться. Глупо, конечно! У Кэла не хватало терпения. Он всегда начинал партию ходом ладьи, которая перепрыгивала через все пешки противника, но и быстро терял ее в ходе позиционных перемещений. Иногда Гиббсу хватало всего шести ходов, чтобы поставить ему мат. А потому большая часть их совместных партий кончалась тем, что Кэл с яростью швырял шахматную доску в противоположный угол комнаты.