– Тёкк значит мрак, – проговорила Фригг. – Не верю я, что это горная великанша. И та старуха с омелой вовсе не старуха была.

Мир лишился весны. Радуги стояли над ним водянистые, ненастоящие: цветные пятна лихорадочно проступали сквозь густую тучу, навек повисшую в небе. Море, опоенное слезами, приливало неравномерно и непредсказуемо. На земле все набухло от невысыхающей влаги и поникло под собственной тяжестью. По коре Иггдрасиля ползли пятна плесени и гнили. Рандрасилю тут и там соскоблили кожу щетинистые язычки морских тварей, жадно лизавших его слезы. Сердце мира отяжелело, и тоскливая лень залегла везде.

Боги решили, что Тёкк – это Локи в облике великанши. Боги винили Локи за то, что он сделал, – за смертоносную шутку с омелой – и за многое, чего не делал он: за страшные сны Бальдра, за дурную погоду, за вечную мокреть, за обжигающее солнце, за темные дни, за недобрый ветер. Он всегда был враждебен асам, а теперь решили они, что он – их главный враг. Боги жаждали мести. Они умели мстить.

Локи жил высоко. Его дом стоял на неприступном утесе над водопадом Франанг. Вода обрушивалась в глубокую заводь и выбегала из нее быстрым ручьем. Дом Локи был прост: всего одна комната и четыре широких двери, распахнутых на все стороны света. Иногда, обернувшись соколом, Локи сидел на коньке крыши и зорким глазом высматривал тех, кто однажды придет за ним. Скарба было у него немного: посредине огромный открытый очаг под дымоходом, да еще столы, где хитроумный Локи раскладывал вещи, которые изучал. Один за знание заплатил глазом, пошел на опасность, вытерпел муку. Один познал силы, скрепляющие мир, и руны, в которых эти силы явлены и усмирены. На древке его копья, сделанном из живой ветви Ясеня, были вырезаны великие договоры и клятвы. Этим копьем Один поддерживал мир на земле и владычество богов, которых, как мы видели, люди называли словами, означающими связи и путы. Один владел магией – знанием, дающим власть над людьми и богами. Издалека разил прогневавших его. Выпытывал ответы у норн, у мертвых, у подземных сил – все ради богов и эйнхериев. Месть его была страшна, и страшны жертвы, приносимые ему: преступники и пленные враги с вырванными легкими – «кровавые орлы», изломанные, вывернутые, истекающие. Никто не мог выдержать взгляд его единственного ока. Каждый опускал глаза.

Локи изучал мир, просто потому что хотел знать, как дышат и действуют его части. Он не был ни добр, ни бережен, по крайней мере, в мифах. В народных сказках он был демон огня, в основном благодетельный, согревающий очаги и печи. В Асгарде он был безрассудно дерзок, и плутоватая улыбка не сходила с его лица. Он был как лесной пожар в Асгарде, пожирающий все на своем пути.

В обличье сокола Локи охотился на разную мелочь, приносил домой убитых зверьков, их мозги и легкие, и раскладывал на столе, высматривал, что за формы таит бесформенная губчатая масса легочных пузырьков, разветвленные вены, ворота легкого, через которые протянуты его корни. В мозгу он тоже находил немало любопытного. Ему нравились эти хитрые пухлые извивы, белые внутри, серые снаружи, нравилась расщелины меж долей. Человек на кресте – это просто живой крест, упрощенное дерево. В легком, в мозгу из многосложного, безбожного хаоса выступал порядок иного рода. Локи собирал и другие вещи, на первый взгляд лишенные стройной формы. Маховое перо устроено правильно и нехитро: одинаковые загнутые бородки рядком крепятся к стержню. Но вот пух – утиный и лебединый, то пышный, то примятый – пух весьма непрост, и в беспорядочной нежности крошечных бородок можно уловить собственный лад и черед.

Но больше всего занимали Локи огонь и вода. Огонь был его прирожденная стихия, но хитрец и рыбой умел обернуться, исполинским лососем, чтобы стрелой промчать вниз от вершины водопада, пересечь течения в глубокой заводи и выплеснуться в стремительный ручей, что расходится надвое, обнимая большой валун.

Локи умел читать будущее по столбам дыма, по скачущим языкам пламени, красным, желтым, бирюзовым, вечно переменчивым, но верным себе. Почему дым, ровно и прямо уходящий в небо, вдруг разветвляется прихотливо-буйными завитками? Почему вода так гладко бежит к валуну, что видны в ней вереницы крошечных пузырьков, под которые славно подставить чешуйчатый бок, отливающий серебром и кораллом? И почему у самого валуна ручей вдруг разбегается на беспокойные струйки, и они стремят кто куда, скачут, петляют, играют пеной, то сливаются, то закручиваются в крошечные водовороты? Почему вода вдруг дичает, как дым, и становится на него похожа? Локи хотел поучиться у огня или воды – не покорить, а понять. Но слаще утоленного любопытства была забава. Локи любил хаос. Любил все яростное, непокорное, неуловимое. Где буйным вихрем взвился вдруг правильный мир – там Локи. Любил пустить все колесом: и потешиться, и понять поглубже. В струях черного дыма над полем битвы – Локи. В реках, распирающих берега, – Локи. В исполинских волнах – Локи: вон катит, сносит волноломы, корабли и дома.

Он был одновременно беспечен и хитер. Умел приглядеть местечко под корягой на случай, если боги кинутся искать его. Умел, мерцая чешуей, слиться с речной галькой, знал глубокие ходы под землей, ведущие к морю, и омуты, где ничего не разглядеть в сосущей воронке.

Чтобы опередить богов, Локи приспособился думать, как они. Что сделает бог, чтобы уловить врага в облике большой и быстрой рыбы? Из длинных, крученых льняных шнуров сплетет сеть, перегородит ею выход из заводи и будет ждать, когда рыба запутается… Занятно, подумал Локи, и изобрел несколько новых узлов, да еще шнур-продержку, чтобы всю сеть стянуть вокруг бьющейся добычи. Теперь не уйдет, сказал он, и тут его очаг яростно задымил. Целый столб дыма сперва устремился вверх, а потом разошелся витыми струйками – знак, что выследили его боги и уже мчит к нему по тучам охота. Локи поспешно бросил сеть огню, тот фыркнул синими искрами и вгрызся в нее. Потом Локи обернулся птицей и полетел к водопаду. Там стал рыбой, скользнул вниз и ушел на глубину.

* * *

Свора богов на летающих конях, в колесницах, запряженных козлами и даже кошками, примчалась вместе с северным ветром и вломилась разом во все четыре двери. Огляделись боги – нет лукавца. А ушел-то недавно: и очаг, и зола в нем еще теплые. Мудрый бог Квасир, известный тем, что умел слагать стихи и песни, выступил вперед и стал рассматривать золу. В ней еще сохраняли свой призрачный облик поленья и хворост – тронешь, и рассыплется все безликой пылью. А поверх был словно выведен пеплом какой-то узор, правильный узор из пересечений, узлов, шнуров… Квасир рассмотрел как следует узлы, велел остальным ничего не трогать, обыскал дом и нашел запас льняного шнура.

– Это призрак хитрой сети-ловушки, – объяснил Квасир, кивнув в сторону узора. – Можно такую же новую сплести, если только понять узлы. Бог присел на корточки, и шнуры замелькали в его проворных пальцах.

Взяв сеть, боги крадучись подобрались к водопаду. Локи-лосось заслышал их приближение и приник к гальке, шевеля одними жабрами. Боги встали вокруг заводи и закинули сеть. Они ничего не могли разглядеть под бурлящей водой. Лосось двинул плавниками, чтобы зарыться поглубже, и тут сеть накрыла его. Как же выбраться? Локи подумал было рвануть к краю заводи и там переплеснуться в вольно текущий ручей. Нельзя. У богов глаза острые, заметят. Тогда, может, сделать, как положено лососю: мощно выпрыгнуть у подножия водопада и пробиваться наверх? Локи был уверен, что он умней всех богов вместе взятых. (Хоть и невеликая это заслуга, добавил про себя гордый лукавец, тихо разгребая гальку.) Но тут Квасиру пришла мысль подвесить по краям сети грузы и протащить ее по дну. Так и сделали. Тор с одного края, прочие асы с другого медленно и уверенно повели сеть и вскоре наткнулись на что-то твердое. Тогда потянули боги за хитрый шнур и подтащили к поверхности бьющегося Локи – гибкого лосося с яростными глазами. Но вот Локи внезапно обмяк и дал подвести сеть к краю заводи. А там что было силы рванулся вверх и ушел бы, не схвати его Тор огромной рукой за хвост. Локи вырывался, но крепко держал его бог громов, мстя за бесчисленные насмешки и злые проказы. Боги завернули Локи в им же придуманную сеть и отвезли в Асгард.