Шрифт:
Интервал:
Закладка:
После занятий с Тотусом – наши общие получения нравоучений деда, где он рассказывал, какими мы должны стать. Причём дед умудрялся каждый день изобрести новую проповедь. Потом я умудрился отвлечься на пяток минут с Розовой в кулуарах дома. Не то что бы хотелось, мы всё равно бы ничего не успели, но девушка прямо светилась после таких мимолётных встреч.
Потом танцы, вольтижировка под управлением Тотуса, и… самое приятное. Вот уже полгода как я, вместо того чтобы заниматься коррекцией своего магического зрения, через раз, поскольку в это же время у моей любимицы Синары были занятия о женскому этикету, занимался плотскими утехами, то есть встречался с Розовой. Дед знал об этом и даже предупредил меня об опасности «порчи чужого имущества». Он узнал о нас практически сразу, при этом, выдал мне противозачаточную мазь, но кроме нас с ним… Хотя все знали, ну или догадывались, поскольку пару раз в десятину Розовая искупав Симару, возвращалась ко мне, и я не отпускал её до утра.
– Мне надо идти, – прошептала она.
– Иди, – так же шёпотом ответил я.
– Не могу, – её губы сомкнулись на моих.
Тут в дверь раздался стук. Дело это не совсем обычное, поскольку в поздний час меня беспокоить, никто не смел.
– Прячься, – прошептал я.
Розовая скатилась за кровать.
– Войди, – разрешил я.
Вошёл разумеется Ратс – мой Пасот в это время уже в домике для рабов.
– Либалзон Элидар, вас приглашает балзон Пионат.
– Хорошо, сейчас оденусь, – удивлённо произнёс я.
– Розовая может идти к себе, – пафосно произнёс слуга.
Моя тайная любовница робко выглянула из-за кровати.
– Присаживайся, – по внешнему виду деда было не понятно, ругать он меня пригласил или хвалить.
Хотя… Хвалить меня было не за что. Вот с год назад я раз в местный месяц, то есть луну, бывал у деда как лучший ученик, требования ко мне, конечно, выдвигались несколько другие, чем к детворе, но я старался. А последнее время я как-то отвлёкся.
– Ты сегодня тренировал зрение? – спокойно спросил меня дед.
Отвечать было обязательно. Отмалчиваться в кругу местной знати – моветон.
– Нет.
– А когда последний раз брался?
– Десятину назад, – соврал я, хотя вот про зрение, я уже давно не вспоминал, большей частью изучал свет во мне.
Вообще десятина назад – уже наказание, но и врать, что занимаюсь каждый день, не стоило – он каким-то шестым чувством определял ложь. Дед сощурил глаза:
– Либалзон, – начал он.
Всё если начал с титула, ждать беды. Розгами меня, конечно, пороть не будут, хотя младшим доставалось и это, но более тщательный надзор и ежедневные нравоучения гарантированы.
– Расскажи мне, для чего ты здесь.
– Для того чтобы научится владеть своим зрением, – опустил я гриву.
– Знаешь, Элидар, – вдруг сменил тон дед, усевшись в свой полутрон – полукресло и на некоторое время замолчал.
– Я уже стар и мне давно не доставляет удовольствие направлять ваш разум в нужное русло. Ты выбираешь свой путь сам. Ты действительно думаешь, что рабы тебя уважают?
Ответить на этот неожиданный вопрос я не успел, так как раздался стук в дверь.
– Войди, – произнёс дед.
– Она уже зашла, – приоткрыв дверь произнёс Ратс.
– Принеси им пять бутылок недорогого вина, – распорядился дед, наполняя свой бокал. – Это указал он мне на медную пузатую кастрюлю без ручек, стоящую на столе, – амулет, переносящий звуки, откуда он и всё остальное я потом тебе рассажу, а теперь слушай.
Дед повернул кольцо по кругу горлышка «кастрюли» и снял крышку. Из внутренностей сразу же раздался хохот.
– Я же предлагаю тебе, – раздался голос Пасота, – пойдём со мной, и я расскажу почему не беременеешь.
Рабы снова загоготали.
– А то я не знаю, – раздался голос Розовой, – мазью мажется.
Все снова засмеялись.
– А дурак-то умней тебя оказался, – сквозь смех произнёс кто-то из рабов. – Что догадалась потрогать корень, – все снова засмеялись.
Тут раздался скрип двери. Рабы замолчали.
– Что ржёте как кони, – раздался голос одного из охранников. – Опять хозяев хаете?
– А что ж их не похаять, – ответил Пасот, – то вы у себя их языками лижете.
– Ты поговори мне!
– А что ты мне сделаешь?
– Расскажу твоему, что ты тут говоришь.
– Да и рассказывай, а то он поверит. Я уж найду что ответить. А вот когда мы расскажем, что ты к кухарке ходишь и у неё харчуешься, да и винцо балзонское попиваешь, то посмотрю, как ты вылетишь за ворота. А я вот его недавно жеребца чистить научил, – по-видимому, уже обращаясь к рабам, продолжил Пасот. – Представляете, я рядом стою, а он жеребца чистит.
Рабы снова взорвались гоготом.
– Думаю, – захлёбываясь от смеха, продолжил Пасот, – на следующей десятине стирать научить…
Всё что я услышал, рассказывать не буду. Особенно что было после того, как Раст им занёс вино. Я столько нового узнал и о манере обучения меня Настиром, и о моих умственных способностях… Деду тоже перепало.
На каком-то этапе деду надоело слушать, и он прикрыл «кастрюлю». Я, взяв свой бокал, отпил небольшой глоток – так положено, в смысле пить маленькими глотками. Говорить не хотелось, да я и не знал что сказать. Минут через пять дед, наконец, нарушил тишину:
– Бывают и среди рабов разумные люди, но это большая редкость. Попасть в рабы просто, но редко кто попадает просто так. Кто-то пьёт и залазит в долги, кто-то не может правильно рассчитать свои расходы, кто-то просто не любит работать, бывают и за преступления, но в моём доме таких нет. Как бы то ни звучало странно, они сами выбрали свою судьбу, поэтому жалеть их не надо. К их речам серьёзно тоже относиться не надо. Это не очень далёкие люди.
– Почему ты их не накажешь? Это ведь не первый раз. Или вообще не поменяешь.
– А зачем? Менять смысла нет – новые будут не лучше. Мне их слова зла не приносят, это ведь только слова. Чем больше они говорят, тем больше я узнаю, вот сегодня узнал, что Майтус и кухарка встречаются. А так накажешь, и они будут бояться друг друга, потом им покажется, что они знают, кто рассказывает и с этим кем-то может произойти несчастный случай, а это расходы. Да и, не смотря на всё иногда весело слушать их.
Дед пригубил из бокала.
– Опять же вот урок тебе преподал. Даже два. Первый – не стоит доверять всем, в особенности рабам и второй… будет завтра.
– Какой?
– Урок по удержанию гордости в руках и разума в холодном состоянии.