— Ты все знаешь, ученый хуев, мы что, крутые?

— Нет, не крутые, а очень крутые. — Я схватил со стола, заваленного кокошниками и перьями, пакет сока и жадно отпил половину.

— Прикинь, Путин попросил меня закрыть магазин завтра на час для Нарусовой. Она хочет выбрать пару фильмов на DVD.

— А кто такой Путин?

— Вот ты лох! — Ярдов взглянул на меня, как на дебила. — Это зам Собчака по внешним связям, идиот. А что это за компания сидит за соседним столом?

— Не знаю, но могу быстро посмотреть. — все столы, за исключением тех, которые выбрал для своих гостей Ярдов, мы продавали по билетам. Через минуту я вернулся со схемой рассадки гостей.

— И что это за гости?

— Это Михаил Мирилашвили, владелец сети казино «Конти» и «Гостиного Двора» с семьей. Они заплатили десятку за стол. А рядом за соседним столом Костя Могила, его партнер Лисовский и руководство Пятого канала.

— Они тоже заплатили?

— Да. Столько же.

— Мы отбились?

— Не знаю пока. Как подобьем бабки после концерта, скажу.

Концерт закончился под утро. Самые стойкие из гостей требовали продолжения. Выручили «Ватсоны». За доплату в пятьсот долларов попели еще часок. Когда все закончилось, разъехались гости и начало светать, я и казначей компании Иван Кузов купили внизу в баре Absolut Curant и в три приема осушили его. После, присев в углу ресторана и подзывая поочередно артистов, честно со всеми расплатились.

— Вы кто? — Я сверялся со списком, а Иван отсчитывал нужную сумму.

— Экран.

— Сколько?

— Шестьсот.

— Вы?

— Кран.

— Как? Мы же только что вам заплатили.

— Это был экран, а я кран телевизионный.

— А вы кто?

— Низкий дым.

— А что это?

— То, что стелется по сцене.

— Сколько?

— Восемьсот.

— А сколько же стоит высокий дым?

— Ничего не стоит. Там достаточно шашки. А тут дорогая дым-машина.

— Надо было шашкой ограничиться, — заметил Иван.

Я посмотрел на Ивана, пытаясь угадать, шутит он или впрямь так считает. Он не шутил, что-то вычислял на калькуляторе и записывал вычисленное в блокнот.

— Отбились?

— Не совсем. Минус семь тысяч. Но это сущая хуйня. Такое открытие провели, такой концерт отгрохали. Все было круто!

С этой сущей хуйней, выжатый и пьяный, я поехал домой отсыпаться.

Утром позвонил Ярдов…

— Мы отбились?

— Кто звонит? — Я узнал голос Ярдова, но на всякий случай прикинулся спящим.

— Почему не на работе?

— Сам же сказал, можешь завтра весь день отсыпаться.

— На том свете отоспишься. Выкладывай, отбились?

— Нет. Минус семь тысяч.

— Как минус? Ты клялся, что выйдем в ноль. И даже заработаем что-то.

— Все верно. Но часть билетов были розданы бесплатно. — Напомнить, что билеты раздавал исключительно он, я не осмелился.

Ярдов на мгновение замолк. Неужели согласился с доводом?

— Ты что, сука, решил меня на бабки кинуть? Слышь, сегодня же вернешь деньги либо созывай своих братков армянских. А пока я включаю счетчик.

Со временем на счетчик набежало двадцать тысяч долларов. Каждый раз в гневе или во хмелю Ярдов вспоминал о долге:

— Слышь, горемыка, продавай квартиру. Скоро и ее не хватит расплатиться. Или отдам тебя в рабство в Чечню.

Как гласит бедуинская народная мудрость, если бедуина долго называть верблюдом, то рано или поздно у него вырастет горб. Бедуином я не был, но горб стал расти. Горб причудливой вины. Мне стало постепенно казаться, может, я и впрямь задолжал Ярдову? А раз задолжал, то надо поскорее вернуть долг, дождаться потом «юрьева дня» и с чистой совестью выйти из крепостной зависимости. Свобода как-никак лучше несвободы. Да и угрозы о рабстве — это не просто фигура речи. В те военные годы рабство в Чечне было обыденным явлением. Боевики врывались в станицы, резали население, а уцелевших уводили в плен.

Однажды, пребывая в грусти и тревоге, в голову мою залетела мысль: а не попытаться ли продать видеозапись концерта на телеканал? Допустим, ОРТ. Воодушевленный этой мыслью, я тут же поделился ею с Умовым.

— Хорошая мысль, — поддержал Егор, — только получи добро от Ярдова. Кстати, про наш концерт уже написали в газете. Вот прочти. — Егор протянул мне «Коммерсантъ-Daily».

— Дерзай, армяшка! Может, спасешься, — благословил Ярдов меня в Москву. — и передай Пугачихе, что отстегнем ей половину, если поможет с ОРТ.

Квартира Пугачевой пряталась в неприметном сталинском доме на Земляном Валу, аккурат над отделением милиции. Чтобы попасть к Звезде, следовало пройти паспортный контроль и строгий шмон в дежурной части отделения. Особенно долго наряд милиции изучал букет бордовых роз, который я купил по наказу Ярдова. Интересно, что они искали в цветах? Ничего не найдя, вежливо препроводили меня на второй этаж. Дверь открыла домработница Люся. Она была в малиновых лосинах и сиреневой майке с изображением Киркорова в перьях.

— Я к Пугачевой.

— Не разувайтесь, проходите в зал. Сейчас Филю позову.

— Ой, извините, Алла Борисовна! Не узнал вас.

— А без грима меня никто не узнает.

Пошаркивая шлепанцами, из соседней комнаты к нам вышел Киркоров в блестящих шортах и футболке с надписью «Не шалю, никого не трогаю, починяю примус». Вытирая потное лицо и залезая полотенцем за шею, он ожесточенно раздирал себя, морщась и страдая. Подав мне руку, Киркоров развалился на диване, потом взглянул на меня, пытаясь вспомнить, где видел.

— Вы пели у нас на дружеской вечеринке в «Прибалтийской». — Я достал из дипломата видеокассету. — Вот запись концерта.