Бой нарастал. Неотвратимо, стремительно, угрожающе. С каждой минутой все плотнее становилась интенсивность огня, сильнее и чаще рвались снаряды и мины. Со стороны леса, в котором был укрыт противник, показались танки и самоходные орудия. Кавалеристы без поддержки артиллерии вели борьбу с бронированной техникой, используя противотанковые ружья, гранаты, бутылки с зажигательной смесью. Пехоту, идущую за танками и самоходками, встретили залповым огнем стрелкового оружия.

— Ручному пулемету — прямо кусты, на три пальца левее пулемет противника. Шесть. Короткими очередями. Огонь!

— Гранатомету — прямо холм, скопление групп противника. Дистанция триста, пять гранат. Огонь!

— Взвод, по наступающей цепи залпом. Огонь!

— Огонь! Огонь!

Со всех сторон, перекрывая гул боя, неслись команды.

Таган, вцепившись в ручку «максима», выжидал, подпуская цель поближе. В душе неудержимо закипала злоба.

— Гады! Звери! Получай! На! — Голос Тагана перекрыла дробь пулемета, наповал косившего врага.

Ораз открыл глаза — ему всякий раз казалось, что Таган играет со смертью, так близко подпуская противника. Лента змеилась из ящика, и второй номер успокоился. Рядом из автоматов стреляли Самсонов и Кондаков. Брошенная граната разорвалась в десяти шагах от их позиции, не причинив никому вреда.

— Эскадрон, за мной, в атаку! — прозвучал приказ комэска, поднимавшегося из окопчика. — Вперед, в атаку!

Пробежав с полсотни метров и увлекая за собой бойцов, старший лейтенант поравнялся с пулеметом Байрамдурдыева.

— Эскадрон, в штыки, за Родину! Ур-рра!

На поле завязалась рукопашная. В ход было пущено все: гранаты, приклады, штыки и клинки. Гитлеровцы дрогнули и стали отступать. За ними повернули танки и самоходки, и только тогда артиллеристы полка, развернув орудия, открыли огонь по отходящему врагу.

С рассветом 54-й полк, в составе около двух тысяч бойцов, оставшихся практически без коней, без должного количества артиллерии, опять вел неравный бой.

Не успели бойцы отбить первый натиск, смахнуть пот с обветренных лиц и перевязать раны, как фашисты снова поднялись в атаку. И она была отбита. Но, как только немцы начали откатываться, поступил приказ командира полка эскадронам отойти на более удобные позиции.

Заметив, что кавалеристы отходят, гитлеровцы остановились и начали преследование.

Таган, приказав товарищам отходить с пулеметом, сам остался, чтобы их прикрыть. Когда он побежал за последним взводом эскадрона, то почувствовал нестерпимую боль в ноге, захромал и остановился.

Гитлеровцы, полагая, что они сейчас легко захватят «языка», изменили направление и, не стреляя, бросились к нему.

Тогда Таган вскочил на ноги, развернулся в сторону немцев и швырнул в них связку гранат. Раздался взрыв, поваливший на землю не менее дюжины фашистов, а старший сержант бросился бежать к своим… в одном сапоге. Это было так неожиданно и смешно, что, как иной раз бывает в самые трагические минуты, в рядах конников раздался хохот.

Старшего сержанта встретил комвзвода Щипанов.

— Товарищ гвардии лейтенант, извините, сами знаете, нога болит. Натер, понимаете!

— Ничего, это пройдет! А ты молодец, Дурдыев!

— Почему в одном сапоге? Где второй? — строго спросил подошедший старшина эскадрона.

— Товарищ старшина, ногу натер. Бежать не мог. Не беспокойтесь. Имущество будет в порядке, сапог обязательно найду. — Все, кто слышал Байрамдурдыева, улыбались.

Однако подобрать свой сапог Тагану не удалось. В течение дня полк отбил еще не одну атаку врага, неся ощутимые потери, и было решено, дождавшись ночи, начать отход, чтобы к утру возвратиться на восточный берег Турьи. Ближе к вечеру Байрамдурдыев получил у старшины новую пару сапог.

Сумерки быстро приближались. Солнце, нехотя проглядывая сквозь рваные хмурые тучи, садилось за лесом. По полю потянулась легкая, чуть влажная дымка, предвещавшая ненастье. И действительно, не успели разведчики уйти на выполнение задания, как заморосил дождик. Теплый, весенний, но малорадостный.

Разведчики возвратились с плохими сообщениями. Пути отхода на восток, за Турью, были отрезаны, дороги перехвачены танками и мотопехотой до двух батальонов, располагающих бронетранспортерами нового типа, на которых стояли тяжелые восьмиствольные минометы.

Обстановка складывалась тяжелая. Прямо перед полком — превосходящие силы противника. Слева и сзади — болото, переправа через Турью блокирована, большак на Ковель оседлан крупной частью немцев.

Командование приняло решение — проложить по топи гать. За час до наступления рассвета полк ушел за болото, еще глубже в тыл противника, со всем оставшимся у него хозяйством.

На пятые сутки кавалеристов настигли и окружили жандармские части и истребительный батальон. Тишину по-весеннему дышавшего леса нарушил голос громкоговорителя — немецкое командование предлагало полку добровольно сдаться в плен и сулило всевозможные блага.

Предложение было зачитано на украинском, узбекском и туркменском языках.

— Лучше быть нищим на Родине, чем шахом — на чужбине! — сказал Байрамдурдыев стоявшему рядом парторгу Жулинскому. — За нас не волнуйтесь! Будем драться до последнего, а последний… сами знаете… Туркмен в плен не сдается!

Через трое суток фашисты попытались уничтожить полк, но он устоял и снова вырвался из окружения.

Перемещаясь днем и ночью, выдерживая бои с арьергардами жандармов, преследовавших конногвардейцев по пятам, полк ждал помощи.

В ночь на двенадцатые сутки была съедена последняя конина, поделены черные сухари. Дожевав свою долю, Таган посмотрел на Самсонова, полез за пазуху. Там в аккуратно завязанном уголке платочка лежал кусок колотого сахара. Таган раскрыл нож и позвал Ораза. Тот взглянул на сахар, на Самсонова, громко глотнул слюну и, только покачав головой, возвратился на свое место. Самсонов тут же убрал уже протянутую было руку, но Таган заметил, как юноша недовольно провел языком по пересохшим губам и, подумав: «Дитя сильнее шаха», — молча вложил в ладонь Самсонова весь липкий кусок. Тот, как ребенок мороженое, лизнул сахар языком, еще и еще раз. Надкусил. Сразу посерьезнел и вопросительно посмотрел на Тагана. Старший сержант одобрительно кивнул.

— Ешь. Тебе надо. Ты молодой…

Утром по позициям конногвардейцев ударили подтянутые минометы. Появились самолеты, и в который уже раз за эти тяжелые дни малыми силами, без боеприпасов пришлось разрывать кольцо и уходить еще глубже в лес. В полку оставалось менее пятисот бойцов, изнуренных бессонницей и измученных голодом. На каждого приходилось по два патрона.

Все эти дни полковое знамя, обернув его вокруг груди, нес начштаба гвардии майор И. К. Клименко, которого охранял специально выделенный взвод автоматчиков.

Еще только начиналось в высокой дубраве щебетанье птиц, как дозор охранения обнаружил немецкого офицера, который «вел» за собой пятнадцать нагруженных мешками с провиантом и боеприпасами, до зубов вооруженных кавалеристов из 14-й дивизии. То был отряд дивизионной разведки, отправленный полковником Кобловым на поиск 54-го полка. По пути конники захватили в плен вражеского офицера, и он указывал путь к полку, ночью проводил сквозь сторожевые посты, отдавая конногвардейцам приказы на