Разведчики объяснили, каким путем следует выходить из окружения, и сообщили место, где на том берегу Турьи, в пяти километрах от разбитого железнодорожного моста, наши ждут их выхода.

Через два дня с позеленевшими от усталости лицами, страдающие от голода и истощения конники Романенко, ведомые разведчиками, вышли к большаку, пересекли его и повернули на восток.

Сознание того, что до места переправы оставалось не более восьми километров, прибавляло силы, вселяло уверенность. Люди подобрались, но вот головная застава напоролась на гитлеровцев, завязалась перестрелка. Фашисты переполошились, заняли оборону. Отряд Романенко поспешно отошел. И тогда майор разбил его на пять небольших групп, поставив перед каждой задачу самостоятельно выходить к переправе.

Группа, в которой оказались Таган и его расчет, удачно выбрала изгиб шоссе, что дало ей возможность перейти дорогу, не привлекая к себе внимания. Но дальше лес кончался и начиналась пашня, по обе стороны которой стояли деревни, занятые немцами. Командир группы решил идти в обход лесом.

— Товарищ старший лейтенант, разрешите, — обратился Таган, — я так понимаю, в лесу как раз немец сидит, оборону держит. В деревне его меньше, должно быть. Лучше через деревню пробиваться.

— Пожалуй, правильно! Пойдем двумя группами, но за деревнями соединимся. Вперед! — распорядился старший лейтенант.

Ушедшие в лес во главе со старшим лейтенантом вскоре действительно натолкнулись на немцев, и завязался неравный бой. Три десятка человек, среди которых находился Таган, скрытно прошли задами почти всю деревню. Оставались хаты четыре, когда из-за угла хлева вышел гитлеровец. Увидев изголодавшихся, оборванных и небритых конников, он с криком «Партизанен!» бросился бежать назад. Таган обогнул хлев с другой стороны и, столкнувшись нос к носу с врагом, оглушил его прикладом карабина, в котором оставался всего один патрон. Схватил автомат, стоявший у стены, лег за колоду и меткой очередью уложил трех немцев, выскочивших на крик во двор.

Тем временем, обезоружив стоявшего на посту у последней избы солдата интендантской роты и прихватив «языка» с собой, его товарищи покидали деревню. Отстреливаясь, Таган стал отходить. За околицей он неожиданно споткнулся, захромал. Ораз, следивший за ним, побежал обратно.

— Ранен, Таган?

— Кажется. И опять в ногу. В ту же самую.

Кругом посвистывали пули. Ораз подхватил друга под руку и потащил в кустарник. Там они всей группой отсиделись до сумерек, а потом пленный солдат вывел конников к реке. На берегу уже было много конногвардейцев. У Тагана настолько распухла нога, что до нее нельзя было дотронуться. Он то и дело опускал руку в воду и поливал рану. Старший сержант видел, как мимо него к лодке пронесли Самсонова. Боец был без сознания от истощения и потери крови.

Справа и слева на западном берегу шла стрельба. Фашисты подтягивали свои подразделения к переправе, освещали местность ракетами. На восточном — конники 56-го полка радостно встречали своих. Протягивали хлеб, сахар, некоторые тут же ножами вскрывали консервные банки из «НЗ».

Однако медики подоспели вовремя, и раздалась команда:

— Угощение отставить! Всех в медпункт!

Полк соединился с дивизией и уже на рассвете следующего дня принял участие в бою за деревню Дулибы.

Раненый Байрамдурдыев полулежал на куче соломы, привалившись спиной к плетню, и маленькими глотками пил крепкий сладкий чай — это все, что было разрешено ему врачами. Рядом на носилках лежал солдат Самсонов. Он страдал тяжелой дистрофией. Вдруг персонал медсанэскадрона засуетился — во двор вошел комдив. Выслушав доклад подполковника медслужбы, комдив подошел к Тагану.

— Старший сержант Байрамдурдыев? — спросил Коблов.

— Так точно, товарищ гвардии полковник. — Таган попытался встать и не смог, кровь проступила через бинты.

— За проявленные смелость и находчивость в боях с немецкими оккупантами вы награждаетесь медалью «За отвагу», — произнес комдив. — И вы, боец Самсонов, медалью «За отвагу». Второй номер вашего расчета, солдат Чарыев, за храбрость и оказание помощи товарищам при выходе из окружения будет представлен к ордену Славы третьей степени. — Полковник приколол Тагану и Самсонову медали и пожал им руки.

— Поправляйтесь! Да скорей обратно. Будем ждать! — И, козырнув, полковник пошел дальше.

— Товарищ старший сержант, товарищ Байрамдурдыев, — помолчав, начал Самсонов, — а вы знаете, что Григорий Петрович Коблов был первым часовым у Ленина?

— Как так? — изумился Таган.

— И при жизни охранял его в Кремле. Сколько раз Ленин разговаривал с ним. А когда Владимир Ильич умер, наш командир первым у Мавзолея на часы встал, первым пост номер один охранял.

Байрамдурдыев посмотрел на свою вторую медаль. «Он с Лениным разговаривал и со мной тоже», — невольно подумал Таган.

Совсем рядом послышался гул танковых моторов. За плетнями замелькали башни и стволы машин. Лязгнули гусеницы, один из танков остановился, и во двор вбежал молодой лейтенант в новенькой форме.

— Ну, чего приуныли, хлопцы? — весело заговорил он. — Лучше скажите, где тут дорога на Берлин?

«Ага, на Берлин! Конец Гитлеру приходит. Теперь скоро домой. Как там Алтынджемал? Может, лук уже поспел. Редиска, картофель скоро пойдет. Теперь легче будет…» — размышлял Таган, глядя вслед прогромыхавшей мимо могучей стальной коннице.

* * *

В госпитале Байрамдурдыев пролежал почти два месяца: у него началось заражение крови. Однако удачная операция, а главное, сильный организм победили. Таган быстро пошел на поправку.

Настроение у него было хорошее. Знакомая уже госпитальная обстановка не волновала, и Таган твердо знал, что, как только встанет на ноги, обязательно попадет обратно в свой полк.

Как и в первый раз, Тагана встретили во взводе Щипанова тепло и радостно. И Байрамдурдыев, коротко рассказав, как его лечили и с кем он встретился в госпитале, полез в вещмешок, вынул конверт и достал из него аккуратно сложенный лист бумаги.

— Вот смотрите, что я привез. Кто хочет, прочти громко. Здесь про тачанку. Я с лейтенантом в одной палате лежал. Просил его для вас записать.

Лист взял сержант Юрий Кардашенко и стал читать:

— «История про тачанку. До войны к нам в дом, в гости к отцу, приезжал Буденный. Семен Михайлович нам рассказал, как однажды против их небольшого партизанского отряда белые бросили несколько полков казачьей конницы. Тучей надвигались белоказаки на высоту, за которой укрылись партизаны. Все понимали, что противник может раздавить отряд красных своей массой. Отходить было поздно. К тому же с отрядом находились раненые и беженцы — старики, женщины, дети. Со страхом и мольбой смотрели они на Буденного, ожидая его решения. А Семен Михайлович не знал, что предпринять. Наконец сообразил: приказал освободить повозку и поставить на нее единственный в отряде „максим“. Пулемет и ездовой должны были, не