— Я воспринимаю лишь ту реальность, что всецело пропущена сквозь призму моего безумия, — говорил он. — Остальное пока не существует.

Боевая его подруга, рыжеволосая Нирксана, старалась быть при нем, если только различные женские надобности не отвлекали ее на пару часов. После чего она вновь возвращалась в бизнес-лоно, где харизматический муж творил свое действо.

Многочисленная паства нарекла их не иначе как отец Нирван и мать Нирксана.

Оба они были шарлатанами, если дело касалось способности порчу наложить или снять, обет безбрачия отвести и т. п. — ничего не получалось. Единственным их даром была телепатия. На этом они и спелись.

Некогда просто Ваня долго работал на старой потрепанной заправочной станции в ночную смену. Одним глазом листал тяжелейшие учебники по психологии, которой имел честь обучаться, другим пялился в монитор компьютера, наблюдая колонки цифр. Специфическое занятие, если иметь в виду, что атмосфера его рабочего места была полна неожиданных видений, ютившихся с ним в каморке и чинящих там шабаши. И с тем — странных переосмыслений, опровергающих друг друга и убеждающих будущего отца в несомненном хаосе и неопределенности мира сущего.

Такой работой он озадачивался несколько лет, по той причине дух бензиновых испарений породнился с ним. Значение это имеет лишь в том контексте, что спустя неделю после увольнения по собственному желанию будущий волхв и кудесник обнаружил в себе странные свойства. Видения исчезли, переосмысления тоже, зато появилась замечательная способность заглядывать в человеческие головы.

Чудесную способность он использовал по сей день, дабы рассказать клиентам о том, что мутит их души.

Доверчивый люд, вкусив отцовской эксцентрики, насмотревшись его плясок, мановений, гримас и прочих выходок, с бесноватой подачи освободив душу от тяготящих дум, претерпев безумный хохот над своими злободневностями со стороны странной парочки, так или иначе начинал видеть собственные проблемы в ином свете.

А Нирксана несколько лет просидела в темной каморке за пуленепробиваемым окошком пункта обмена валют, где компанией ей были пачки купюр, счетный аппарат, электрический чайник и ультрафиолетовая лампа. Эту деталь чья-то гениальная голова прикрутила под потолок, и квадрат помещения оказался бесперебойно залит мистическим синим светом. Этот свет, по всей видимости, и явился причиной того, что Нирксана стала способна заглядывать за преграды лбов, выискивая крупицы нужной ей информации.

Знакомство телепатов произошло в кинотеатре, где отец любил копошиться в человеческих головах, анализируя эмоциональный разнобой по поводу происходящего на экране. Самое интересное заключалось в соотношении оного и собственных реакций. Тогда-то Нирваня Мануа прознал свое отличие от прочих.

Именно в душном темном пространстве кинотеатра произошел немой диалог, озвученный лишь в двух головах:

«...ты зачем лезешь в мои мысли?..»

«...ты слышишь меня?..»

«...конечно… ты шумишь, как слон в посудной лавке, а ведь это моя голова...»

«...прости. показалось интересным, о чем думает такая милая девушка...»

«...оставь эти книжности. помни, я знаю, о чем ты думаешь...»

«...и как тебе мои мысли?..»

«...соответствуют дитю информационного века..».

«...хм. как на счет чашки кофе в баре?» ".предпочту виски...»

«...годится...»

Отношения их формировались проще, как ни странно, чем у множества прочих. Так как точное понимание желаний оппонента, его слов, поступков, проявлений и прочего процессуального мусора, которым полны любые совместные и одиночные жизни, приводило к возможности предопределять и предугадывать, подстраиваться и удивлять. А это имеет тактическое значение на общем эмоциональном фоне.

Тем не менее сложность проявилась и тут. Невольно — соответствуя человеческой природе — наши герои искали пути спрятать нечто друг от друга, опасаясь абсолютной открытости. Постепенно они научились запирать собственные головы от ненавязчивых происков второй половины.

Некоторое время это не служило причиной резонансов внутри супружеского мирка. Прошел месяц, другой, и неудовлетворенная привычка знать все и соответственно — быть уверенным начала проявляться в межполовых экспрессиях. Они перестали доверять друг другу, наталкиваясь на шероховатую кирпичную стену там, где привыкли искать успокоение. Минуло еще немного времени, и обнаружилось ощущение тех самых потемок, которые часто приписывают чужой душе.

В апогей семейной драмы, в момент, когда чье-то терпение дало трещину, и заявился к ним в гости самоубийца.

Поднялся на скрипучем лифте на последний этаж, где в углу подле мусоропровода флегматично ржавела металлическая лестница на чердак. Именно там располагался ведьмический офис, в который можно было войти либо договорившись заранее, либо, если приходишь не в первый раз, просканировав отпечаток пальца на дверном устройстве.

Наш герой приложил палец к сканеру. Люк с шумом отворился.

Мануа был рассержен, пребывал в сложной многоэлементной ярости, разветвленные щупальца которой вились над рыжеволосой головой невозмутимой Нирксаны. Оба кутались в белые мантии, из-под которых нет-нет да и выглядывали потертые джинсы и кроссовки. Отец был всколочен остатками волос, мать тоже не выглядела приглаженной.

Пахло благовониями, плавали и лениво взаимодействовали смутные фигуры, тонко рождаемые вечно тлеющими сигаретами. Полумрак мягко покачивался на многочисленных подушках. Стены и потолок, обитые черной бархатистой тканью, отливали глубиной. Казалось, все пять сторон не ограничены ничем, и фосфорический блеск манил попробовать пройти сквозь словно дышащую чернь.

Повсеместно валялись карты из странных колод. Вычурные лампы бледного цвета, одетые в деревянные сетки, в дружном множестве занимали пол, стены и потолок.

Со всем этим забавно сосуществовала современная кухня, представленная там же в виде гарнитура в стиле модерн, на пестрой столешнице которого мудро замер иссиня-черный кот.

Самоубийца ощутил смутное дежавю: показалось, что хозяйничающая на улице невесомая снежная пыльца похожа общим рисунком на столешницу. Кое-где, обильно оплывшие, дрожали крошечным пламенем жирные высокие свечи.

Мануа, то и дело разражаясь бранью, суетился из стороны в сторону по черно-белому ковру, на котором оставались и медленно исчезали его следы. А Нирксана позевывала в огромном черном кресле, театрально орудуя пилочкой в области левой руки.

Прыгуна они оба не замечали, озадаченные собственной драмой.

Тут же третьим находился, но не подавал признаков жизни некто Луций.

— Тебе придется, — вскричал вдруг Мануа, прицелившись во вторую половину острым пальцем. — Тебе придется впустить меня, детка… У нас нет иного выбора.

— С чего это? — флегматично вопросила подруга волхва, не отрываясь от ногтей.