— А если несколько детей? — резонно заметил прыгун.

«...что может быть интереснее теорий, которые невозможно доказать...»

«...поверь хоть на минуту, и все докажется само собой...»

— Слыхал про многоликого Януса? — осклабился Мануа. — Примерно то же самое. Одно «я» во множестве лиц, множество сынов и дочерей древнего тебя. Но, конечно, сильнее всего такое «я» развито в старших детях, младшие более автономны. Но тем не менее отцовское эхо живет в каждом из них, шепчет, что делать, куда стремиться и зачем. Чем меньше становится старших детей, тем сильнее общий дух растет в младших. Догоняешь?

— Догоняю, — сказал самоубийца.

«…ты рассказываешь это для меня или для нее?..»

«...черствая сучка слышала это сто раз...»

— И что же ты догоняешь? — Мануа въедливо копошился взглядом в области лица прыгуна. — Что именно?

Пауза, точно комар, завилась над головами.

— Наверное, ты уже знаешь ответ.

«...поменьше вопросов, побольше рассказа...»

«...я так и думал...»

— И он неверный в корне. Мораль такова: Господь создал человека по своему подобию. Не только внешне, а вообще. Человек очень силен, можно пытаться убить его, но он всегда возвращается. Он множится, не позволяя врагу уничтожить свое «я», которое является ответами его на вопросы самому себе: кто, как, зачем и почему. Человека становится все больше, переиграть это воспроизводство, эту магию перерождения невозможно или очень трудно. Глобальных «я» на весь мир — миллионов пять, остальные — система выживания человека, его неуязвимость, его бессмертие… — Целитель выглядел безумным.

— И мы — далекие звенья цепи? — усомнился Родик. — Не слишком ли скучно? Быть системой выживания, пусть и глобальной?

«...придумал бы ты теорию повеселее, чем эта венозная скука.»

— Все еще хитрее, — улыбнулся Мануа. — Ты ощущаешь себя внутри своей оболочки, где-то там сидит твое «я». Другого ты не знаешь, потому что «я» отца автономно от твоего «я». Ты не ведаешь, что идешь его стопами. Так же как и он не ведает и при смерти спокойно продолжает жить внутри тебя. А ты уверен, что ты — это просто ты. Процесс бесконечен, необратим. Ты не знаешь своего места в цепи, ты отвлечен напрочь от многочисленных «я». Ты знаешь только свое «я», глобальное тебе неведомо. Невольно ты осуществляешь общие задачи. И на подсознательном уровне осознаешь лишь, что в любом случае ты — часть мира в его целостности, и поэтому тебе не скучно. Ты переживаешь другую цепь — замечательных событий, разнообразной роскоши минут. Ты в упоении, у тебя немеют пальцы от того, как тебе хорошо жить. Можно привыкнуть к этому «хорошо», перестать его замечать, но оно всегда есть. Догоняешь?

— Ты прочитал мои мысли, — сообразил самоубийца.

«…программируешь меня, хитрый бес?..»

«…тычу пальцем в то, что ты не хочешь увидеть, хотя и слышишь хрустальный хруст процессов под слепыми ногами...»

— И мне не понравились эти мысли. Это ложный голос внутри тебя, не ты, — излучая уверенность, заявил отец. — Поверь мне, я знаю твой истинный внутренний голос, этот свистящий шепот мне незнаком. — Ноги понесли его к кухне, застучали створки шкафов, щелкнула кнопка чайника. — На самом деле это даже больше женский шепот… какие-то злобные мантры… — донеслось из кухонного угла.

«...я порой вычисляю ее внутри себя, перестраиваю волну, теряю ее ненадолго, но потом вновь обнаруживаю голос внутри себя, который несет ее посыл...»

— Значит, мы с тобой бессмертны?

«...поменьше частного анализа, побольше — общего...»

— Само собой… — согласился Мануа, нервно распаковывая чайную пачку.

— Но если все равно процесс бесконечен, может, я просто хочу сменить оболочку? — Прыгун приподнялся. — Всего лишь. переместиться дальше по цепи, не более того.

«...и если это так, то дальше я только и буду шагать по цепи, меняя обличья...»

«...идиот...»

«...я даже могу убить президента, птицей впорхнуть в оболочку другую...»

«...еще одно свидетельство того, как люди любое предположение подстраивают под собственное миропонимание...»

— Вдруг мы не сможем познакомиться в твоем новом амплуа. А мне очень не хочется терять такого друга, — через плечо заявил Нирваня. — Из чистого эгоизма, не более того, — поддразнил он, постукивая чашками. — Кроме того, у тебя нет детей.

— Люблю бывать у тебя, — сказал самоубийца, игнорируя посыл Мануа. — Потому что каждый раз чувствую себя Алисой в Стране чудес, именно в том моменте, когда она пришла к Шляпнику и Мартовскому Зайцу попить чайку.

«...имею слабость к больным персонажам…»

— А у меня? — Нирксана явно была недовольна.

— Почти комплимент! — Отец был польщен. — Я специально соткал тебе эту ассоциацию. — Он колдовал кипятком над четырьмя чашками. — Более того — это мой любимый момент в «Алисе», и я постарался воссоздать у нас то мероприятие. Только ты сказал об этом первый. Суть в другом. Теперь ты понимаешь, почему я так принципиален? Почему жажду уверенности? Почему в любом случае достучусь до этого мозга? — Он ткнул пальцем в сторону Нирксаны.

— Если приглядеться. — с умным видом начал самоубийца.

«…то станет понятно, что она и так твоя до мозга кости...»

— Не надо приглядываться, — отрезал Мануа. — Все беды людские от того, что кто-то к чему-то приглядывался. Надо знать то, что определимо с беглого взгляда, остальное нас не касается. И если пытаешься тем не менее высмотреть нечто — слишком много берешь на себя. Пристальность никому не сослужила хорошей службы. Нам дано видеть лишь то, что требуется, остальное — лишне. Пристальность — от лукавого. Ясно?

— Не противоречишь ли ты себе сам?

«…по-моему, из всех пристальных ты самый пристальный…»

— Пристальность не сродни элементарной осторожности, не угляди маниакальности в моих действиях. Когда дело касается высших материй, а именно — итогового перерождения, я и любой другой должны быть уверены. Мы не можем легкомысленно доверить любой женщине продлить нам жизнь. Это должна быть твоя до кости мозга женщина. Тут не место подвоху. Ты можешь думать, что обо всем позаботился, спокойно смотреть, как подрастает сын. А оказывается — он имеет к тебе смутное отношение. Рядом паразитирует чужое «я»! Самое страшное — ты можешь об этом и не узнать. Просто на этом жизнь твоя закончится. Ты потухнешь, и все. Перерождения не будет. Поэтому я так принципиален. Не хочу выпасть из цепи. Мне слишком хорошо тут, слишком радостно.

— Из чего складывается твое «хорошо»?

«...оставь свои программы для своей бабушки...»

«...мои слова ювелирно точно отображают мои соображения, сынок...»

— Из того, что я не думаю, из чего оно складывается, — откликнулся отец и развернулся. Дым от чашек валил адский. — Мне всегда хорошо, без мотивации. Попей чайку. И пойми, что даже в этом сосредоточен неистовый кайф. Знаешь. кто-то названивает на мой сотовый, — с задумчивым видом поведал он. — Раньше днем, теперь еще и ночью. Беру трубку, человек слышит мой голос и дает отбой.