– Думай, что говоришь, – сказала Ана. – Салли Джонс понимает больше, чем тебе кажется.

Тогда синьор Фидардо впервые посмотрел мне в глаза. А потом сказал:

– Сомневаюсь.

Шли недели. Близился день судебного заседания. Я ждала его с надеждой, но в то же время мне было очень страшно и я не могла думать ни о чем другом.

Бывало, за ночь мне не удавалось и глаз сомкнуть. Тогда я открывала окно и вылезала на крышу. Если ветер дул с запада, он приносил запах соли и водорослей с Атлантики. Это меня успокаивало. Я думала, что мне все-таки повезло. Я сыта, здорова и иногда даже могу наслаждаться запахом моря. Мне бы очень хотелось, чтобы Старшой об этом знал.

Так мне в голову пришла мысль написать ему письмо.

Однажды, когда Ана ушла на работу, я достала красную жестяную коробку из нижнего ящика ее секретера. Обычно Ана брала эту коробку, когда садилась писать письмо своей сестре в Африку. В коробке лежали карандаш, бумага, конверты и марки.

Я столько всего хотела рассказать Старшому. И о стольком хотела расспросить. Мысленно я исписала не один лист, но когда попыталась переложить слова на бумагу, все оказалось не так просто, как я думала. В конце концов я решила, что просто сообщу ему самое главное.

На конверте я написала:

Тюрьма в Камполиде, Лиссабон

От Аны Молины, Руа-де-Сан-Томе, 28, Алфама, Лиссабон

Следующей ночью, когда Ана уснула, я сбегала на улицу и опустила письмо в почтовый ящик в нескольких кварталах от ее дома. А через четыре дня почтальон принес Ане маленький коричневый конверт. Ана редко получала письма и, конечно, немного удивилась. Но когда она открыла и прочитала письмо, она удивилась еще больше.

Ана прочла письмо вслух. Она дошла до конца, и внутри у меня разлился холод. Это было совсем не похоже на Старшого. В его словах не слышалось ни радости, ни надежды. Казалось, он не верит, что суд освободит его.

Я почти пожалела, что написала ему. Больше я не могла убеждать себя, что он не сдался, не унывает и ждет своего освобождения. Мной овладели дурные предчувствия.

~

Всего через девять дней, в четверг 3 февраля, Старшой предстал перед судом. В тот вечер Ана принесла домой газету. Она с беспокойством поглядела на меня.

– Плохие новости, – колеблясь, вымолвила она. – Вчера суд признал твоего друга Коскелу виновным в убийстве. Его приговорили к долгому тюремному заключению. Двадцать пять лет…

Я обхватила руками голову и заползла на диван.

Не знаю, сколько я так пролежала.

Дни и ночи сменяли друг друга.

Длинные, беспросветные.

Я не находила ни сил, ни желания встать. Все, чего я хотела, это чтобы Старшой вернулся. Только этому не бывать. Он просидит в тюрьме долгих двадцать пять лет.

А когда освободится, меня, возможно, уже не будет в живых.

~

Иногда к нам заглядывал синьор Фидардо. Он смотрел на меня, но ничего не говорил. Потом я слышала, как они с Аной шепчутся в прихожей.

– Она ничего не ест, – как-то вечером сказала Ана со слезами в голосе. – И почти не встает. Я боюсь, что она умрет. Думаю, мне придется позвать ветеринара.

– Позови, – сказал синьор Фидардо. – Тогда ее отвезут в зоосад и посадят в клетку. Или усыпят. Это давно уже надо было сделать.

Ана рассердилась. Она попросила синьора Фидардо уйти и захлопнула за ним дверь.

~

Ана все больше тревожилась за меня. Теперь она уже боялась оставлять меня одну и перестала ходить на работу.

Однажды вечером синьор Фидардо принес Ане конверт. Рассыльный оставил его внизу. Я слышала, как Ана вскрыла его.

– Ну что там? – спросил синьор Фидардо.

– Это от Сантуша. Если я на этой неделе не выйду на работу, меня уволят.

– Ну вот все и решилось само собой, – сказал синьор Фидардо, и в его голосе как будто послышалось облегчение. – Я прямо сейчас могу позвонить в зоосад. Возможно, тебе повезет и они сегодня же заберут твою обезьяну.

– Нет, Луиджи. Салли Джонс останется у меня. И я не выйду на работу, пока не буду уверена, что с ней все в порядке.

Синьор Фидардо нетерпеливо хмыкнул.

– Не говори глупостей, Ана. Что важнее – твоя работа или какая-то обезьяна? Позволь мне помочь! Обезьяну надо сдать в зоосад.

Какое-то время было тихо. Потом Ана спросила:

– Ты правда хочешь мне помочь?

– Дорогая Ана, конечно же хочу.

– Тогда можно Салли Джонс побудет у тебя в мастерской? Только днем, пока я на работе. Она очень непритязательна…

– В моей мастерской? – резко оборвал ее синьор Фидардо. – Это совершенно, абсолютно, полностью исключено! Я не могу позволить обезьяне шастать по моей мастерской! Как ты себе это представляешь?

– Я все понимаю. Можешь не объяснять, – сказала Ана.

Звук закрывшейся двери пробудил меня из забытья.

Я задумалась о том, что натворила. Синьор Фидардо прав. Ана не должна из-за меня лишиться работы.

Надо взять себя в руки.

~

Я собрала всю свою волю, чтобы подняться с дивана. Но на большее меня не хватило. Я так и осталась сидеть за столом. Сперва Ана обрадовалась. Она, конечно, решила, что я пошла на поправку. Но время шло, и она засомневалась. Я просто сидела, глядя перед собой таким же стеклянным взглядом, как и раньше. К фруктам и молоку, которые она поставила на стол, я так и не притронулась.