– А! Забыл, па-а-зволь тебе представить моего друга Па-а…

– Павел, – быстро договорил господин и, не отрывая от Лизы взгляда, церемонно приложился к ее ручке.

– Он тоже ху-у-дожник, – пояснил Лешка.

«Вот и еще одно дарование. Неужели такой же, как Наталья Ротс», – подумала Лиза.

– Копиист, – эхом отозвался Павел и улыбнулся. «Ну, это другое дело!» – решила про себя Лиза.

– А эта кра-а-савица – Лиза, моя давняя зна-а-комая, но чем она занимается, я не знаю. Потому что давно ее не ви-и…

– Действительно, красавица, – подтвердил копиист, на лице его снова заиграла обаятельная улыбка.

– Красавица занимается полиграфическим дизайном, – объяснила Лиза и подумала, что они славно болтают… одна улыбается, другой заикается, а Милка с кавалером пропала.

– А вы, Павел, все время улыбаетесь?

– Разве?

– Да-да, смотрите на меня и улыбаетесь!

– У вас лицо смешное…

– Ни-и-чего себе ко-омплимент! – влез Лешка.

– В смысле живое… – смутившись, тут же исправился Павел.

– Ну, живое – не мертвое. А как вам выставка? – сменила тему Лиза.

– Я не критик… – коротко отозвался копиист.

– А тебе, Леш?

– Я – лицо п-пристрастное, потому что Наталья – моя су-у-пруга. Мое дело маленькое – ф-фуршет. Пойдемте уже, что ли, выпьем?

– Как? Ты? Муж?

Ледоколом разрезая толпу гостей, к ним стремительно приближалась красная, как помидор, Милица, за ней, едва поспевая, шагал Marlboro Light.

– Вот и мы! Добрый вечер. Лиза, я тебя потеряла, какая тут жара, очень пить хочется, где же фуршет, почему кондиционер не работает, здравствуйте, я – Мила, а это мой старинный знакомый Любиш. – Она тараторила, как обычно, и в заключение выразительно посмотрела на Лизу, которая едва успела подумать, что надо бы ее предупредить про мужа, как… о, ужас! Поздно!

– Ну, как вам выставка? – азартно спросила Мила и сделала сладкое лицо. – Я, конечно, не специалист, но такого кошмара давно не видела. Что-то вопиющее… а речь-то вы ее слышали?

В отчаянии Лиза делала ей знаки, кивая на Лешу. Павел, взглянув на нее, снова разулыбался, к счастью, волна оживления прошла по рядам, и приунывшая было публика хлынула в соседний зал с накрытыми столами.

– Что-то тут жарковато. Может, мы тоже чего-нибудь выпьем, Леш? – спросила Лиза. В зале было действительно душно. И Лешка охотно ее поддержал.

– Ну кто тебя за язык тянул. Эта художница его жена, – Милке в ухо процедила Лиза.

– Да? Ну и пусть! Пусть знает, что женился на сумасшедшей.

– Она не сумасшедшая, она просто денег хочет.

За щедро накрытыми столами найти место оказалось задачей не из легких.

Видно было, что ради творчества жены Лешка ничего не жалел. Посетившая добрую сотню всяких презентаций Лиза поразилась обилию водки. Нет, вина и шампанского тоже было вдоволь, но водка… С одной стороны – лето и чудовищная жара, а с другой – десятка полтора художников среди собравшихся. Так что конфликт чувства долга и вожделения Натальи Ротс рискует обернуться выбитыми зубами. Пока же приглашенные весело гремели бокалами и тарелками.

Их компания заняла небольшой пятачок у самого края стола, где было менее людно. Лешка, извинившись, отлучился, как он сам выразился, делать ре-реверансы.

– Я сам слышал о вас от Милы, вы такая шармантная. Что вам предложить? – вспомнив о своем «жениховстве», спохватился Любиш. Он говорил с забавным сербским акцентом, смешно расставляя ударения в словах.

– Спасибо, Любиш, это очень любезно, принесите мне, пожалуйста… вина.

– Сударыня, выпейте лучше водки. С ней жара уходит. – Все четверо обернулись к говорившему соседу по столу. Вид у него был добродушный. В бороде и усах он ужасно походил на Николая II.

– Очень сомнительное утверждение. В первый раз такое слышу, – сразу отозвалась Мила, которой непрошеные советы соседа, конечно же, не понравились. – Возьми мне, Любиш, пожалуйста, тоже бокал ВИНА.

На место Любиша рядом с Лизой тут же проворно просочился копиист. Высокий, с хорошей осанкой, слишком аккуратно для художника одетый, с внимательными карими глазами, он стоял около Лизы, то и дело поглядывая на нее и не решаясь начать разговор.

– Значит, говорите, вы – копиист? Редкая профессия, не так ли? – прервав молчание, спросила Лиза.

– Совершенно справедливо, профессия – редкая. Нас действительно очень немного, – охотно подхватил Павел и улыбнулся.

– Вот, вы опять улыбаетесь. Ах да, у меня лицо смешное.

– Ну нет, я же объяснил, не смешное, а живое. У вас очень богатая мимика.

Но Лиза отвлеклась, краем глаза она увидела, как Любиша и Милицу осаждает «Николай II». Он благодушно басил про неоднородность современного искусства и по-светски раскланивался с проходящими мимо, кому-то жал руку или кивал, ни на минуту не отпуская от себя Милицу.

– А вот этот тип и иже с ним, – бросил он вслед слащавому господину с напомаженными волосами, ни рукопожатия, ни кивка тому не досталось, – современное искусство нещадно эксплуатирует. Нагло, цинично, варварски… Все бы им за бесценок хапнуть.

– А кто это? – поневоле втянувшись в беседу, спросила Милица.

– Да, по большому счету, никто, просто Эдя Лейчик, проныра и торгаш, – ответил «Николай II».

– Вы напрасно так категорично обо всех… Конечно, Лапёхина… Ротс – это, кстати, ее творческий псевдоним, мы с ней вместе в 905-го учились… между прочим, Ротс по-немецки «козявка»…

– В смысле насекомое? – спросила Милка.

– Нет, в смысле в носу.

– Фу, какая гадость!

– Да, Наташка, знаете ли, любит эффектные жесты, феномены, тут кто на чем, а она на феноменах выезжает…

– А у вас, Павел, простите, я отвлеклась, есть творческий псевдоним? – спросила Лиза.

– У меня – нет, да и зачем… копиистам это не полагается, – после паузы произнес Павел, и улыбка его стала немного грустной. Неожиданно его охватило необъяснимое желание поделиться с этой милой, почти случайной собеседницей тем, что так долго мучило его, давило, мешало жить и работать… Ведь он художник, это его настоящая профессия. В голове слегка зашумело от вина или от жары, а перед глазами замелькали, как кадры кинохроники, далекие и счастливые институтские годы.

На самом деле свое решение поступать именно в Суриковский Павел, как мог, скрывал и озвучил родителям его в последний момент. Как-то незаметно подкрались выпускные, а за ними вступительные экзамены. Семью залихорадило. Мама ходила, заламывая руки: «Что же это такое! Вот наградил бог сыном! Был бы нормальный, как все дети. Вон, Шурочкина Ирка поступила в прошлом году в Мориса Тореза. И я бы тебе помогла, и французский у тебя неплохой. Ты что? В армию захотел? Очень хорошо! Пусть тебя отправят в Афганистан! Тут ведь у нас ни связей, ни поддержки. Ты хоть знаешь, что в Суриковский твой по десять лет поступают? И военной кафедры там нет! Нет, ну не идиот, скажите?» Мама пускала слезу, звала отца, звонила бабушке.