Я подошла к Леше, чтобы объяснить ему, как выстроить такой план, но он меня остановил:

– Я уже это снял.

* * *

Пока мы снимали портреты собак, а Лена вычесывала лохматого пса, солнце опустилось. Свет стал более мягким. И вместе с теплыми предвечерними лучами в приюте появилась Марина.

Фотографию Марины надо показывать тем, кто считает, что в приют ходят дурнушки с нескладной личной жизнью. Марина выглядит, как советская киноактриса шестидесятых: длинные светлые волосы, собранные в тяжелый пучок, хорошая осанка, ровная светлая кожа. Улыбка проявляет на щеках ямочки, и они придают ее строгому виду добрую наивность. Ее внешность притягивает. Вроде неудобно разглядывать, отворачиваешься на секунду, и вот уже снова смотришь с интересом на Маринино лицо. Наверное, у нее очень красивая мама, и бабушка, и прабабушка, это красота рода, передающаяся по наследству.

Марина одета в строгое черное платье чуть выше колена, на ногах туфли-лодочки – видимо, после работы сразу в приют. Собаки смотрят на нее из-за решеток, радостно виляют хвостами, лают, привлекая к себе ее внимание.

Лена представила меня и рассказала про идею фильма.

– И меня хотите снимать? – спросила Марина.

Я кивнула.

– Хорошо, – спокойно согласилась она, входя в клетку с табличкой «Черныш». Закрыв за собой решетку на шпингалет, Марина села на корточки и обняла большого черного бородатика.

«Прощай, платье», – пожалела я Маринин наряд, когда она обхватила шею чумазого Черныша.

– Лен, смотри, что у меня есть, – Марина раскрыла сумочку и достала машинку для стрижки, – жара скоро, так что налысо.

– Зови, если не справишься, – сказала Лена, – я пойду Мишку выведу.

Марина сняла туфли, уложила Черныша на бок, опустилась на колени и начала его стричь. Равномерно жужжала машинка. На собачьем животе вырисовывались лысые борозды, состриженная шерсть сыпалась Марине на колени, на платье. Светлые пряди ее волос выбились из узла и падали на собачью морду.

Этот кадр и есть кино. Но в фильме такого кадра, к сожалению, не будет. Один оператор не может быть в двух местах сразу.

Я смотрела на моих героев и мысленно чертыхалась на продюсера, которого у меня нет, ругала несуществующих второго оператора и звукорежиссера, сожалела об отсутствии дополнительных камер, проклинала безбюджетное кино в целом.

Кадр так и остался не снятым.

– Черныша трудно пристроить? – спросила я, присев на корточки рядом с клеткой.

– Его уже два раза пристраивали, – Марина прервала стрижку, – и два раза возвращали.

Смешной пес, лысый с одного бока, поднял голову и посмотрел на Марину с претензией, мол, не отвлекайся, стриги дальше.

– Черныша однажды взял к себе мужчина. Ответственный такой. Но потом его перевели на работу в другой город и сказали, что с животными нельзя. Он вернул Черныша в приют.

– А второй раз?

– Потом его взяла девушка, тоже с виду порядочная. Но ей не понравилось, что собака, придя с прогулки, бежит в комнату и оставляет следы.

Марина снова включила машинку, пес положил голову и вытянул шею.

– Возвращать собаку в приют только из-за того, что она наследила, – это идиотизм, – говорила девушка, стараясь перекричать жужжание. – Это то же самое, что возвращать ребенка в детский дом из-за того, что он съел конфеты, купленные для гостей. Черныш стал грустный, ходит с опущенной головой, взгляд такой печальный. Его тут все любят, конечно, к нему многие волонтеры приходят. Но он уже не прыгает, как раньше, не радуется.

Марина остановилась, велела Чернышу перевернуться. Он лениво поднялся, потоптался и сел рядом с ней.

– Давай-давай, чудовище, ложись, – она откинула с лица прядь волос и ласково повалила собаку на лысый бок. Снова заработала машинка.

На следующей съемке мы познакомились с Дианой и Атосом. Она – француженка, он – старый, больной пес. Она приходит к нему в приют почти каждый день, кормит, выводит гулять к Останкинскому пруду и даже дрессирует. Скоро Диана решит квартирный вопрос и заберет Атоса в Париж. Кинематографичная история.

Диана совсем юная, ей лет двадцать. Уже второй год она живет в Москве, совершенствует русский, подрабатывает переводчицей. Маленькая, пластичная, улыбчивая. А этот воздушный акцент с пузыриками на букве «р»!

Но как принцесса с Елисейских полей оказалась здесь, за плотным металлическим забором, среди клеток и грязных собак? Почему она согласилась вдыхать адский запах и обнимать больную, с залысинами на боках и болячками на морде русскую дворнягу?

Диана вывела собаку в свободный загон. Поводок ей не понадобился – Атос шел за ней как привязанный и, подняв морду, неотрывно заглядывал в глаза. Она достала из миниатюрного рюкзачка пластиковую бутылку с прорезанным в ней отверстием, положила внутрь кусочек сыра и поставила перед Атосом.

– Давай, найди, найди! – командовала Диана с прононсом.

Атос, почувствовав запах сыра, толкнул мордой бутылку и лакомство вывалилось на землю.

– Молодец, Атос! – Диана выглядела счастливой.

С разрешения нашей новой героини Леша снимал процесс дрессировки, я задавала ей вопросы и записывала звук на выносной микрофон. Она охотно отвечала.

Когда Диана ехала в приют впервые, она дала себе обещание: каждый раз гулять с новой собакой, чтобы ни к кому не привязаться. Скоро закончится учеба, нужно будет возвращаться в Париж, и если полюбишь кого‐то из приютских, разлука будет невыносимой для обоих. В первое посещение она погуляла с Атосом, и уже во второй приезд Диана нарушила обещание. Атоса выпустили на общий выгул, он нашел Диану, встал рядом и никуда не отходил. Так началась их дружба.