По-прежнему поступали звонки и письма. Я отвечала, что Безухов дома. Звонили с телеканалов, радио, просили дать интервью, прокомментировать шумиху вокруг щенка. У меня появилось очень много подписчиков в соцсетях – люди хотели «дружить» с автором популярного поста. Я добавляла в друзья всех, кто попросится, но не без тайной мысли: если опять найду щенка, мне понадобится широкая аудитория. Нет, я не собиралась становиться волонтером и заниматься бездомными собаками, но мне стало понятно, что любой человек с мягким сердцем, выходя на улицу, рискует стать спасителем и вернуться домой с большой проблемой под названием бродячая собака или кошка. И надо быть готовой такие проблемы решать.

Среди новых виртуальных друзей оказалось несколько по-настоящему деятельных людей. Они не плакали в трубку, не тратили время на похвалу и сочувствие, не перекладывали на меня ответственность по поиску хозяев для своих подопечных. Это были активные волонтеры, которые делают каждый день то, что сделали мы с Аней один раз. Лена была как раз таким волонтером.

Разумеется, я знала о существовании приютов для собак и кошек, знала, что живется им там плохо, и что есть волонтеры, которые о них заботятся. Что‐то слышала, где‐то видела, когда‐то читала, но, как и большинство моих друзей и знакомых, не углублялась в тему. Лена открыла подробности, потрясшие меня гораздо сильнее, чем отрезанные уши Безухова.

В Москве тринадцать муниципальных приютов. В них около шестнадцати тысяч собак. Лена помогает приюту, в котором девятьсот животных.

Лена присылала разные фотографии, снятые в приюте, одна из которых особенно потрясла.

В голове зарождался замысел документального фильма о жизни приюта, непроизвольно началась творческая работа.

Было непонимание: как могло так случиться, что, живя в Москве, я не знаю о том, как практически рядом с домом, почти в центре города, около символа столицы – Останкинской башни – из последних сил выживают сотни собак? Мне не сообщили или я просто не хотела это слышать?

Запомнившаяся фотография сделана непрофессионально, видимо, на телефон, автор неграмотно выстроил кадр и сфокусировался. Во мне проснулся творческий азарт, необходимо исправить эти ошибки. Я хочу поехать в приют – хочу помочь собакам и сделать свой такой же снимок.

Леша взглянул на экран компьютера и поразился:

– Это где такой ужас творится?!

– В Останкино, рядом с телецентром. Ты проезжаешь мимо, когда ездишь на работу.

– Не знал.

– И никто не знает.

* * *

Никогда раньше мне не приходилось варить столько гречневой каши – две десятилитровые кастрюли. Знала бы я, что и этого окажется слишком мало… Мы с Лешей и Санькой закутали кастрюли в теплый плед, засунули в большую хозяйственную сумку (так не остынет) и погрузили в багажник.

Вывеска с надписью «Приют для безнадзорных собак» маленькая и незаметная. Мы нашли нужный адрес по беспрерывному лаю сотен голосов и специфическому запаху.

Оказавшись в приюте, я сразу же поняла, что представляла его себе неверно. Я думала, что увижу клетки, в которых будут тихонько сидеть несчастные собаки и жалобно заглядывать в глаза, а мы будем раскладывать им по мискам теплую кашу и чесать за ушком. А потом возьмем по собаке и пойдем гулять в парк: будем бросать им палочки, а они станут приносить их в зубах и с благодарностью подавать лапы. Как же я заблуждалась…

* * *

Клетки, клетки, клетки рядами в два этажа – это вольеры. Между рядами заасфальтированный проход. Под ногами желтая жижа из утоптанного снега и собачьих какашек. В каждом вольере по две, а кое-где и по три собаки. Вольеры тесные – полтора на полтора метра. Два дальних угла огорожены фанерой так, чтобы получилось что‐то типа будки, где собака может укрыться от ветра. Только от ветра – от жары и мороза фанера не спасает.

Лай стоит такой, что даже рядом мы с Лешей и Санькой не слышали друг друга.

Между рядами ходили несколько девушек-волонтеров и два работника приюта – вероятно, таджики. Все были заняты: девушки кормили собак, развозили на тележках солому и укладывали ее в вольеры, таджики соскребали грязь с асфальта.

Я позвонила Лене и вскоре она с веником в руке вынырнула из череды клеток. Ее появление в проходе вызвало мощную волну лая со всех сторон. Волна эта катилась за ней, и когда Лена приблизилась, нас накрыло тяжелой лавиной шума.

Наконец‐то мы познакомились лично. Светловолосая, высокая, стройная, я бы даже сказала – тонкая, изящные руки, длинные пальцы. Красивая, но не кукольной красотой. Красота в прямом взгляде, открытой улыбке и грамотной речи. Лена была одета в старые вещи, видимо, специально подобранные: джинсы, поношенные сапоги, стеганое пальто. На груди и спине следы лап – сразу понятно, собаки ее любят.

Я планировала поговорить с Леной, расспросить ее о том, как она пришла в приют, хотела, чтобы она рассказала о работе волонтеров, о здешних порядках и правилах. Но в таком шуме это было невозможно и я решила отложить разговор. К тому же стоять и болтать, когда все вокруг работают, было неудобно.

– Кормить сами будете? – спросила Лена, наклоняясь в нашу сторону, чтобы мы ее расслышали.

– Если научишь, то сами, – ответила я, стараясь перекричать собачий лай.

– Значит, так: подходите к клетке с двумя порциями, – учила Лена, – открываете дверцу и быстро ставите одну миску в левый угол, другую – в правый. Закрываете вольер и кормите следующих. Все понятно?

Мы принялись за работу. Я накладывала кашу в одноразовые тарелки и передавала Леше, а он разносил по вольерам. Санька тоже хотел кормить, но ему не разрешили – вдруг укусят.

Когда Леша отодвигал задвижку вольера, некоторые собаки пытались прорваться в приоткрытую дверцу и выскочить, другие, наоборот, прятались в зимник, боялись нас. Но и те, и другие съедали свои порции моментально.