– Максим, блин! – одёрнула его Ксюха за рукав.

– Чего?

– Ничего!

– Пойдёмте-ка дальше, а? – предложил Серёга.

Никто не стал спорить, и мы поспешили продолжить путь, так и оставив Ксюхин вопрос без ответа.

От этих засохших пятен захотелось вдруг отмыться, хоть мы их и не касались. На какой-то миг окружающее нас пространство перестало казаться мне таким уж неодушевлённым. Попробовав отвлечься, я сосредоточил внимание на покрытом многолетним слоем пыли бетонном полу. Безуспешно пытаясь обнаружить в нём хоть какие-то следы, я чуть было не врезался во внезапно возникшие передо мной железные прутья. Ух, блин! Чего это я так втопил. Ребята немного отстали. Отступив на пару шагов назад, я поднял фонарь. Весь проём от стены до стены занимала ржавая, когда-то наспех коряво сваренная, решётка. Подошёл Серёга.

– Ё-маё… И что делать? – он вопросительно посмотрел на меня.

Я лишь растерянно помотал головой в ответ.

Макс, чертыхнувшись, схватился обеими руками за прутья и что есть силы потряс. Громовой железный лязг пронёсся по проходу так, что ударило по перепонкам.

– Ты что творишь?! – я одёрнул его от решётки.

– Да хотел проверить… – начал оправдываться он.

– Видно же, что намертво. Зачем… – я махнул рукой и стал внимательнее осматривать преграду, пытаясь за что-то зацепиться.

Прутья арматуры были хоть и, понятное дело, старыми, но советскими, толстыми, а значит – надёжными. Сделано, как говорится, на века. Промежутки между ними были довольно узкими, даже худенькая Ксюха тут не пролезет. На решётке висело несколько предупредительных оргалитовых табличек, криво примотанных к пруткам ржавой проволокой. Строгими советскими шрифтами надписи угрожающе предостерегали: "СТАНЦИЯ ЗАКРЫТА!", "ПРОХОД ВОСПРЕЩЁН!", "СТОЙ! ОПАСНО ДЛЯ ЖИЗНИ!".

– А это что? – Макс светил на две выступающих проушины по центру решётки, стянутых здоровым болтом.

– Чёрт, это же дверь! – я подошёл ближе. Ну точно, дверь! Прямо по центру. Немудрено, что мы её не сразу заметили, – она едва заметно выделялась лишь каркасом, а по сути – была частью общей решетчатой конструкции. Я попробовал открутить болт руками. Никак.

– Серый, на, попробуй ты.

Он всё-таки был самым сильным из нас. Мы с Максом никогда этого и не оспаривали и, слава богу, не проверяли. Серёга, сколько я его знаю, постоянно на спорте: качалки, тренировки, правильное питание, все дела… И я, и Макс, конечно, в силу наших «увлечений» тоже имеем какое-то к спорту отношение, но куда нам до Серёгиного формата. Так, турнички во дворе, побегать, попрыгать, не более. А он вон, качок.

– Что, Лёшка, каши мало ел? – пошёл в ход его бородатый юмор.

Серый по-отцовски похлопал меня по плечу, мол, ну ничего, ничего, когда-нибудь и ты сможешь. Мне оставалось только молча закатить глаза. Он ухмыльнулся и взялся за гайку: "Хыть!"

Я заметил, как на его лбу натужно вздулась и запульсировала вена, как прилила к лицу кровь. Он закряхтел. Попытался другой рукой.

– Не идёт, зараза! – Серый сделал ещё попытку и, наконец, сдался. – Заржавел, видать, тварюга. Надо чем-то…

– Тихо! Вы слышите? – подскочила вдруг Ксюха.

Мы замерли. Прислушались. Я не слышал ровным счётом ничего, кроме завывающего где-то далеко впереди сквозняка. Прислушался ещё.

– Ксюх, тебе, наверное, послы…

– Тихо! Вот сейчас опять! Слышите?

Вот теперь я, кажется, расслышал. Еле различимый вдалеке, какой-то шуршащий звук. Как шарканье по камушкам. Или щебню. Хм… А где в метро щебень? Звук становился чуть громче. Где в метро ще… И вдруг я вспомнил где.

– Ребят… – произнесла с тревогой Ксюха. И моя догадка шёпотом слетела с её губ:

– Там кто-то медленно идёт по туннелю… В нашу сторону.

Мы сбились в кучу. Дрожащими лучами фонариков пытались осветить максимум пространства за решёткой. С потолка свисала очередная треснутая табличка "ДЕРЖИТЕСЬ ПРАВОЙ СТОРОНЫ". Проход заканчивался метра через три после решётки. Пол обрывался там же, видимо, переходя в ступени. А дальше – непроглядный мрак. Дальше – сама станция.

– Э-э-э-э-э-эй!!! – крикнул в темноту Макс. От неожиданности я вздрогнул. Крик унёсся вперёд, растворяясь в огромном пространстве. Шаги внезапно прекратились. Мы стояли почти в полной тишине, не считая стука наших сердец.

Звук не повторился. Даже не знаю, сколько прошло времени, пока я перебирал в голове всевозможные варианты того, кто там мог сейчас быть. Ни одной разумной мысли в голову не пришло. Никого там быть не могло. А может это и не шаги вовсе? Из оцепенения нас вывел Серёга, когда прошептал:

– Зырьте.

Я повернул голову в направлении его фонарика и увидел какой-то продолговатый предмет на полу за решёткой. Не может быть! Ключ. Это был гаечный ключ. Как он там оказался? А, неважно. Только бы подошёл. Ещё раз взглянув на гайку, я прикинул, что нужен ключ "на тридцать". На это глаз у меня был намётан, – с инструментами работать приходилось. Лёг на пол, попытался дотянуться рукой. Нет, не хватало длины. Около полуметра.

– Ксюх, у тебя селфи-палка вроде была с собой…

– Была.

– Давай её сюда! – я протянул руку не оборачиваясь.

– Сейчас. – она зашуршала в рюкзаке, – Вот. Держи!

Я раскрыл до конца телескопическую рукоятку, загнул зажим на девяносто градусов к ней, наподобие тяпки. Потянулся к ключу и с первого раза зацепился за него. Аккуратно подтянул и глянул на маркировку: «28». Перевернул, с другой стороны – тридцаточка. Есть! Серёга выхватил ключ и надавил на гайку. Ничего… Ещё раз надавил всем весом. Медленно, со скрежетом, гайка поддалась.

– Наверное, тот, кто её последний затягивал, и кинул ключ за решётку. Странно, зачем… – начала рассуждать Ксюха.

– Как будто торопился человек… – подхватил Макс.

Гайка, наконец, упала на пол. Серёга осторожно толкнул дверь. Та, трясясь, с заунывным скрипом распахнулась, приглашая нас войти. Помедлив, я шагнул первым, ощущая, как неприятное чувство тревоги пронзает мою кожу миллионом иголок.

Я столько раз мечтал об этом моменте. Представлял, как это будет, какие чувства испытаю, войдя сюда, смаковал предвкушение, давал волю фантазии, спал и видел Ленинградскую. Временами она заполняла всё моё сознание, как болезнь, становилась наваждением. И я начинал желать этого дня как умалишённый, чтобы, наконец, коснуться чего-то по-настоящему тайного. И вот я здесь, глубоко внизу, пытаюсь совладать со страхом. И ничего другого пока не испытываю. Ну-ка соберись! – сказал я себе мысленно, – давай разберёмся… Ну что-то привиделось. Должно этому быть какое-то логическое объяснение. Фантазия разыгралась, переизбыток эмоций, галлюцинация, в конце концов. А очки… Что очки? Может я заметил их и раньше, не придал значения, а восприятие потом каким-то образом обмануло мозг. Логично? Вполне. Звуки в тоннеле? Да это что угодно могло быть! В таких местах бояться каждого шороха глупо. И уж в особенности тебе, Лёха. Мне даже стало немного стыдно. Ещё и на друзей панику перекинул. Тоже мне, диггер. Я усмехнулся и немного воспрянул духом. У меня почти получилось отогнать дурные мысли и усмирить тревогу, а страх постепенно сменялся благоговейным трепетом. Мы вышли на станцию. И хором охнули…