— Иди ко мне, Ри, — он прижал её к своей груди, ласково гладя по спутанным волосам. В этих дёрганных, судорожных движениях заключалась вся его нежность, — я люблю тебя, малышка. Папочка всегда тебя будет любить.

Стейн подтянул колени к груди и уставился невидящим взором в окно. Сквозь решётчатые окна было видно, как на улице бушует непогода. Молнии длинными и резкими росчерками раскрашивали небо, оставляя после себя белёсые полосы. Казалось, будто чья-то невидимая рука выписывает на чернеющем полотне письмена. Стейн поёжился. В замке, где он до сих пор оставался один, царили холод и сырость, подобные тем, что обитали в подземелье. Он мёрз жутко, но находил утешение в том, что чувствует себя почти так же, как и его семья, потерянная безвозвратно.

Сильные порывы ветра, гудящие вокруг башни, где находилась его комната, сквозняками прорывались сквозь щели в каменных стенах. Тепло, идущее от камина, не помогало. Мужчина потёр окоченевшими пальцами замёрзший нос и пододвинулся поближе к огню.

«Интересно, как там малыш Альв?» — вдруг подумалось ему. Своего названного сына он не видел с тех самых пор, как похоронили Гретту. Сначала Стейну не хотелось бередить свежие раны. И нет, он страдал не от смерти женщины, которая поделилась с ним едой, кровом, теплом и несколькими годами жизни. Его испугало то безразличие, с каким он принял её смерть. То равнодушие, что поселилось в его сердце. Та скорость, с которой он забыл и о Гретте, и об Альве, снова переключившись на поиски пророчества и входа в подземелье, где его ждала настоящая семья.

— Папа⁈

Стейн, услышав подростковый голосок, даже не шевельнулся. Откуда в такую погоду в этом одиноком и проклятом богами месте, что он избрал своим новым домом, взяться ребёнку?

— Папа, ты где? — снова прозвучало еле слышно.

— Я схожу с ума, что ли? — пробормотал себе под нос Стейн, сильнее укутываясь в клетчатый плед. Поленья в камине затрещали, пожираемые языками огня. Вверх взметнулось яркое пламя.

— Пап, ты здесь?

Дверь со скрипом приоткрылась. Подуло сквозняком. Языки огня сплелись в причудливом танце. Стейн оторвал завороженный взгляд от камина и обернулся к двери. Прямо напротив него стоял рыжий мальчишка с пытливыми и смешливыми карими глазами.

— Папа, — он уставил руки в боки и, смешно склонив голову на бок, строго продолжил, — долго ты ещё будешь так на меня смотреть?

Глава 5

— В далёкие-далёкие времена, когда боги спускались на землю и ходили меж людей, близ человеческих деревенек появилось мрачное и величественное подземелье. Говорят, это случилось, когда небо, влюблённое в скалы, потянулось в поцелуе к устам любимой. Гром и молнии ударили в скалистые вершины — нежность высокого и безмятежного неба оказалась слишком сильна для хрупких вершин. Дрожь прошла по каменным сводам до самого основания. Так и появилось подземелье — дитя несчастной любви скал и неба.

— Мам, — девчушка пухлой ладошкой откинула на спину длинные чёрные волосы, — а почему любовь была несчастной? Скала разлюбила небо?

Женщина посмотрела в наивные глаза дочери и мягко улыбнулась.

— Нет, малышка. Скалы любили небо. И любят сейчас. И будут любить до скончания веков.

— Тогда ничего не пониманию, — девчушка смешно нахмурила брови в детском негодовании. Женщина только улыбнулась — не так часто ей удавалось побыть с дочкой. Обязанности круга семи занимали почти всё время, и малышка росла одна. Ей было только три года, но в ней уже угадывались бесстрашие, сила и свободолюбие. Те черты характера, которые должны быть в каждой жрице. Она и сама когда-то была молода… Женщина еле слышно вздохнула и повернулась к дочери.

— Венди, милая, — женщина поближе придвинулась к дочке, укутала её в тёплое одеяло и продолжила, — когда от невинного поцелуя сотряслась земля, и камни посыпались с вершин, и ливень, грозящий потопом, хлынул с неба — боги разозлились и запретили небу и скале приближаться друг к другу. С тех пор скалы стремятся ввысь, а небо — роняет слёзы, не имея возможности приблизиться к любимой. Тогда люди проклинают богов, боясь сильных дождей и камнепада, и даже не догадываются, что это просто скалы и небо тоскуют друг по другу.

— А почему мы живём не на земле, как другие, а под землёй? — Венди закусила кончик волос и внимательно уставилась на мать.

— Когда люди стали хаять богов, те перестали отвечать им. И люди обозлились. Посевы больше не всходили на полях их, скот обуяла хворь, а небо, не сдерживаемое богами, всё чаще и чаще рыдало, затапливая дома. И только ведьмы всё так же с почтением вспоминали о том, кто даровал жизнь этому миру. Наши травницы научились использовать в пищу и для целебных настоев то, что давала природа. В дождь мы танцевали босиком под бьющими наотмашь струями, а животные нам были не кормом, но друзьями. Оттого и не было нужны нам клясть богов. Люди же, озлобленные и почти сломленные происходящим, переключились с богов на нас. Долго-долго длилась битва. Нас оставалось всё меньше и меньше, пока мы не решили уйти подальше от людей. Тогда и вспомнили про Регстейн. Знаешь, как переводится его название?

Малышка только отрицательно покачала головой, так и не вытащив волосы изо рта. Она завороженно прислушивалась к каждому слову матери, словно боялась пропустить хотя бы звук.

— Каменный дождь.

— Это потому что дождь от неба, а каменный от скалы? Как будто они вместе плачут о своей любви? — тихо спросила Венди.

— Да, моя маленькая. Я думаю, что поэтому. Ведьмы вспомнили, как появился Регстейн, и решили уйти туда, скрывшись от глаз людей. С тех самых пор, вот уже несколько веков подземелье — наш дом.

— Только холодно тут, а там, говорят, — девочка отпустила прядь и ткнула пальцем в потолок, — всегда светло и тепло. Нечестно же.

— Зато здесь, — женщина почти повторила жест дочери, только ткнула пальцем не вверх, а себе под ноги, — мы в безопасности. А ещё, не забывай, это дитя несчастной любви и с нами делится маленькими и вредными карапузами.

Венди заливисто засмеялась и принялась пинаться, когда мать начала щекотать её под