* * *

И вот суббота. Просыпаюсь в половине восьмого от того, что Алёнина пятка упорно ерзает по моей щеке. Спать хочется невероятно, но пятка острая, а я человек мнительный – страх за сохранность собственной челюсти упорно не пускает меня в объятия Морфея. Промаявшись минут десять, решаюсь на отчаянный шаг: сантиметр за сантиметром выползаю из-под «остроконечной» девочки, словно спецназовец из окружения. Я почти вывожу зубы из-под угрозы, как диван вдруг заканчивается, и онемевшее со сна тело шлепается на пол. Челюсть угрожающе лязгает, а душа замирает. О нет, пожалуйста, только не зубы! Мой список несовершенств и так трещит по швам.

Я торопливо ощупываю пальцами верхние и нижние резцы. Кажется, всё цело. И чего я так перепугалась? Паникерша. Секунд десять я таращусь в темноту и беззвучно хихикаю над собой, а потом снова пихаю пальцы в рот, чтобы перепроверить сохранность красоты.

Душа успокаивается только после четвертой инспекции. Я, конечно, пытаюсь влезть обратно на диван, но Алёна поспешно раскидывается поперек него звездочкой. Вздохнув, делаю марш-бросок к столу, а включив ноутбук, даже приободряюсь: возможно, столь раннее пробуждение – знак свыше. В кои-то веки у меня есть возможность поработать в тишине.

Я создаю новый документ и, открыв его, уверенно вбиваю заголовок: «Программа тренинга позитивного мышления». Внимательно перечитываю. Мне кажется или название звучит немного коряво? Тщательно взвесив все за и против, стираю слово «программа». После чего минут десять сосредоточенно ерзаю на стуле в поисках идей. Наконец меня осеняет. Я выделяю заголовок красным цветом и отодвигаюсь от монитора. Да! Так гораздо, гораздо лучше.

В ёрзаниях и созерцании проходит еще минут десять. Потом я записываю на листочке план работы. Пункт А – надергать из Интернета каких-нибудь упражнений по развитию оптимизма. Пункт Б – приписать к ним парочку маминых рассуждений о жизни. Я кликаю мышкой по ярлыку браузера, и в этот миг дом оглашает ужасный визг перфоратора.

– Мамочка! – чуть ли не до потолка подпрыгивает Алёнка. – Ты где?

Я кидаюсь к дивану и сгребаю малышку в объятия.

– Зайка моя, ты испугалась?

Алёнка раздражается:

– Я не зайка, я котик.

* * *

После пробуждения дочери мечта поработать тает, как утренний туман; я помогаю Алёне переодеться из пижамы в лосины и футболку, и мы перемещаемся на кухню. Я варю манную кашу, а Алёнка цепляет за край штанов поясок от платья и, виляя попой, дефилирует по коридору туда-сюда.

Дочь противно мяукает, дом то и дело сотрясают «трели» перфоратора, а из маминой комнаты почему-то не доносится ни звука. Из-за этого мне тревожно. Разложив кашу по тарелкам, подхожу к двери в мамину спальню и тихонько стучу:

– Мам, у тебя всё нормально?

Дверь моментально распахивается, и на пороге появляется пришелец, вооруженный пилочкой для ногтей. У него зеленое лицо, а на голове какие-то красно-желтые загогулины.

– Как у меня может быть всё нормально, если собственная дочь относится ко мне наплевательски? – с надрывом в голосе вопрошает инопланетянин, и я узнаю в нем свою мать.

Наверное, на днях она опять получила спам-рассылку с бьюти-сайта. А может, в садик заглянул член косметической секты с тюбиками масок и наборами инновационных бигуди.

– Хорошо папа не дожил до этого момента, – цедит мать, ожесточенно орудуя пилкой. – Он бы умер со стыда, увидев в какую дармоедку ты превратилась.

Я замечаю на дверном косяке парочку застывших капель обойного клея и старательно пытаюсь их отскоблить.

– Я манку сварила, – бубню я. – Будешь?

Мама аж подскакивает.

– Нет, вы только посмотрите на нее! Ни одного проблеска совести. Как будто и не в курсе, что на завтрак я всегда ограничиваюсь бутербродом.

Она захлопывает дверь, а я возвращаюсь на кухню. Усаживаю за стол дочь. Алёна ковыряет манку ложкой и тараторит о чем-то своем, а я старательно киваю, не вникая в смысл сказанного. Каша стоит у меня поперек горла. В конце концов отодвигаю тарелку и внимательно смотрю на дочь:

– Солнышко, мне надо в магазин.

– Я не солнышко! – оскорбляется малышка. – Я котик. Неужели трудно запомнить?

Поспешно киваю.

– Хорошо, доченька.

Алёна хлопает ладонью по столу так, что тарелки подпрыгивают.

– Я не доченька. Я котик. Котик!

Я скриплю зубами и добросовестно пытаюсь представить зеленый листок. Воображение подсовывает мне кленовую ладошку, усыпанную бисером росы. Внимательно разглядываю тонкие прожилки листа – и по мышцам прокатывается волна расслабления.

Да я просто гений саморегуляции! – приятно удивляюсь я, но потом на листе возникает гусеница и начинает хряпать его с молниеносной скоростью. Брр! Вздрагиваю и поспешно отвлекаюсь от фантазий: я терпеть не могу насекомых.

Алёна случайно залезает пальцами в кашу, после чего торопливо вытирает руку о футболку. Придвигаю к дочери стакан с салфетками.

– Нельзя вытирать руки об одежду.

– Я не вытираю, я чешусь, – огрызается дочь. – Может, у меня блохи?

Вздохнув, подымаюсь из-за стола.

– Так, котик, я пошла в магазин. Ты когда поешь, поставь тарелку в мойку и немного поиграй. Я скоро приду.

Алёна тут же вскакивает на ноги.

– Я пойду с тобой.

Окно сотрясает порыв ветра. Кошу глазом на улицу, и по коже бегут мурашки: во дворе что-то вроде метели, белые хлопья свивают воронки, а люди перемещаются перебежками.

– Нет, котик, ты останешься дома, – бормочу я и иду в свою комнату.

Алёна кидается за мной и легко обходит на финише. То есть на пороге. Вбежав в комнату, она сразу несется к шкафу и вываливает на пол все футболки и свитера со своей полки.

– Эй, ты чего творишь! – успеваю крикнуть я, как она уже находит то, что нужно и, плюхнувшись на ковер, начинает стягивать лосины.

– Я тоже хочу гулять, – приговаривает Алёна, раздраженно дергая ногами, запутавшимися в штанинах.

– Дочь… Тьфу, котик, – я пытаюсь сделать авторитетное лицо. – В такую погоду маленьким надо сидеть дома.

С возмущенным кряхтением Алена втискивается в колготки и берется за кофту. Я снова кидаюсь к родительской двери и, не дождавшись ответа на свой стук, просовываю нос в комнату. Мама сидит на кровати и навертывает на стопы какие-то водоросли.

– Мам, я иду за хлебом.

– Угу.

– Ты могла бы немного поиграть с Алёной, пока меня нет?

Она надевает на стопы целлофановые пакеты и только потом подымает на меня глаза:

– Может, хватит уже сваливать на меня свои родительские обязанности? Дай мне хотя бы в субботу уделить время самой себе.