Шрифт:
Интервал:
Закладка:
По кивку слуги принесли первое блюдо — тушки перепелов с гранатовыми зернами и ароматной подливкой на подушке из картофельного пюре — повар в поместье знал свое дело и под его покровительством я рисковала увеличиться втрое за короткий срок.
— Алларио превзошел самого себя, — сказала графиня, обращаясь ко всем и ни к кому конкретно. — А на десерт, по моей просьбе, он приготовил кое-что особенное, — Аннабель улыбнулась и обратилась ко мне. — Элиза, тебе нравится?
Я кивнула, хотя только и успела, что постелить на колени белоснежную салфетку.
Отец молчал, ловко расправляясь с мелкими косточками. Безупречно отутюженная рубашка, шейный платок с массивной золотой брошью и бархатный пиджак — он выглядел так, будто всегда был человеком благородного происхождения и не работал ни дня в своей жизни.
Я же помнила его другим.
Немногословным, но добрым, а еще вечно занятым. Я помню как много он работал, хоть эта работа и не приносила денег.
Интересно, они с мамой из-за этого разошлись? Из-за отсутствия денег?
— Как идет подготовка к балу? — спросил отец и кивнул слуге.
Из графина с золотым носиком в бокал полилось красное вино.
— Я уже разослала часть приглашений, обсудила с Алларио меню и распорядилась доставить из города новые скатерти, — ответила Аннабель.
— Граф Стендброк подтвердил свое намерение?
— Да, дорогой. Вместе с ответом он прислал два чудесных букета.
Я хмыкнула — веник от графа я выбросила в окно вместе с вазой, свалив все на Яшу, но, судя по всему, моему отцу об этом не доложили.
— Тебе понравился подарок графа, Элиза? — спросил он, впервые за вечер обратившись ко мне.
— …Очень! — соврала я, чтобы не расстраивать Аннабель еще сильнее.
К тому же, кому здесь нужна моя правда? Племенных кобыл не спрашивают, хотят ли они размножаться…
— Тогда, полагаю, ты отправила его светлости письмо с благодарностью? — повисла пауза, которую поспешила заполнить графиня.
— Эту приятную обязанность я взяла на себя, — отец кивнул и сделал глоток.
Следом бокал Аннабель наполнили вином, а мне пришлось довольствоваться безалкогольным сидром. Несправедливо, но раз для храбрости взбодриться нечем, придется выезжать на наглости.
В отличие от свободы, ее у меня не отнять.
— С графом меня ничего не связывает. А вот ты мог бы хоть раз написать моей матери, после того, как бросил ее.
Я очень хотела вывести отца на эмоции, но он даже бровью не повел. Щелкнул пальцами, как будто мы говорили о погоде, а не его предательстве, и слуги провели первую смену блюд. А Аннабель, напротив, побледнела и, извинившись, отложила скомканную салфетку в сторону и покинула столовую.
Помощник повара поставил на стол поднос с чудесным на вид штруделем и комнату наполнил восхитительный запах печеных яблок. Шапка из взбитых сливок наклонилась в бок и сползла на тарелку, таким горячим он был.
— Элиза, ты возмутительно небрежна к чувствам своей матери, — сказал граф и нахмурился. — Я делаю последнее предупреждение…
— Моя мать, — начала я, чувствуя, как меня бесит его показное равнодушие. — Наверняка уже написала заявление в полицию о похищении! Прибавь сюда принуждение несовершеннолетней к браку и получишь реальный срок!
До моего восемнадцатилетия оставалось не так уж и много — всего два месяца. А помолвка, если я правильно посчитала, должна состояться через месяц, на летнее солнцестояние, то есть при желании я всегда смогу оспорить брак под предлогом того, что не достигла положенного законом возраста.
— Элиза, — имя прозвучало как угроза. — Не вынуждай меня…
— Что? Ты исчез на три года, оставив нас одних без средств к существованию! Почему ты не забрал нас с собой? Ты же граф!
— Бертран! — отец выкрикнул имя камердинера так громко, что задрожал хрусталь на столе.
Через минуту в столовую вошел высокий седоволосый мужчина в черном сюртуке и с неизменным пенсне на правом глазу. Он коротко поклонился и замер в ожидании дальнейших указаний.
— Бертран, — проговорил отец, холодно глядя на меня. — Будь добр, напомни нам, когда вы видели леди Элизу последний раз?
— Почти три года назад, ваше сиятельство, на жатву, аккурат в день… — не медля ни минуты, ответил слуга.
— Прекрасно. При каких обстоятельствах леди исчезла? — камердинер пожевал полные губы и вздохнул. Цепочка задрожала и пенсне чудом не вывалилось из складки под кустистой бровью.
— Доподлинно неизвестно, ваше сиятельство… мы думали, леди м-м-м, похитили.
— Обнаружили ли вы следы борьбы?
— Нет, ваше сиятельство…
— Могла ли леди просто… сбежать? — спросил граф и слуга замешкался с ответом. Бросил в мою сторону извиняющийся взгляд и покачал головой, еще ниже склоняясь в поклоне.
— Никак нет, ваше сиятельство.
— Вот как, отчего же? — я почувствовала, как жар прилил к моим щекам и сжала ладонями подол платья.
— Это бы разбило графине сердце.
— И все же, несмотря на это, леди исчезла. Ответь мне, Бертран, как графиня пережила пропажу дочери?
— С тех пор, как вы… исчезли, — на этот раз слуга повернулся ко мне лицом и опустил глаза. — Графиня не покидала усадьбу.
— Можешь быть свободен, — Бертран поклонился и вышел, а отец встал и, заложив руки за спину, прошел мимо удивленных слуг. Каждый из них кивал и мямлил, подтверждая слова камердинера.
Встав позади моего кресла, он положил ладони на резные завитки спинки и сжал так, что дерево заскрипело.
— Ты можешь придумывать занимательные истории столько, сколько твоей душе угодно. Убегать, вести себя как безродный щенок и капризничать, как дитя. Но никогда не смей выказывать неуважение к Аннабель или ко мне.
В конце его голос перешел на шепот и у меня мурашки побежали по спине. Неужели я ошиблась и Александр не мой отец?
Я не собиралась плакать, но слезы сами выступили на ресницах, так обидно было слышать его слова.
Словно мы чужие!
Но, стоило вернуться Аннабель, настроение графа резко изменилось. Он участливо предложил ей руку и, усадив за стол, самолично налил в стакан чистой воды.
Графиня была бледна, но все так же безупречна. Никто не смог бы уличить