Стало быть, исход состязания не был настолько предрешен, как мне сперва показалось.

Я задумчиво огляделся. Дети говорили, у них нет отца. Это означает, что у правительницы нет законного мужа. Интересно, она и в любовниках себе отказывала? Я наклонился, вбирая ее запах, даже рот приоткрыл, чтобы не упустить ни малейших оттенков вкуса. И… Да, конечно, вот он. Запах другого человека глубоко пропитал ее кожу и волосы, проник даже в тюфяк. Это был запах единственного возлюбленного, посещавшего ее достаточно долго – месяцы, если не годы. Стало быть, у нас тут любовь?.. Что ж, ничего особо неслыханного. Я пообещал себе перерыть сверху донизу весь дворец, но всенепременно выяснить, кому принадлежит запах.

Я обошел и другие комнаты правительницы, но они так ничего мне о ней и не поведали. Я увидел основательную библиотеку (не содержащую, впрочем, ничего особенно интересного), домашнюю молельню с алтарем Итемпаса, крохотный садик (ухоженный просто до отвращения – наверняка заботами обученного садовника), общедоступную гостиную и личную гостиную. Лишь ванная продемонстрировала некоторые признаки экстравагантности: вместо обычной ванны здесь имелся целый бассейн, достаточно обширный и глубокий для плавания, с отдельными примыкающими помещениями для переодевания и мытья. Отхожее место размещалось в отдельном уголке, за хрустальной панелью, и, присмотревшись, я рассмеялся. На сиденье были начертаны сигилы, призывающие мягкость и тепло. Я не устоял перед искушением и немедленно заменил их сигилами жесткости и кусачего холода. Надеюсь, я смогу оказаться поблизости и насладиться ее воплем, когда она это обнаружит.

Я как раз завершал свои исследования, когда небо на востоке начало понемногу светлеть: приближался рассвет. Со вздохом оставил я покои правительницы Арамери и вернулся к Лестнице в никуда, где и улегся в самом низу – ждать.

Мне показалось, что минула целая вечность, прежде чем наконец-то появились дети. Их ножки выбивали целеустремленный ритм по полам дремлющих коридоров. Сперва они меня не заметили и разочарованно вскрикнули. Но потом, как и следовало ожидать, спустились по ступеням и отыскали меня.

– Ты прятался! – сразу накинулась на меня Шахар.

Я лежал на полу, задрав ноги на стену, и улыбнулся ей снизу вверх:

– Опять разговариваешь с незнакомцами. Ну ничему не хочешь учиться!

Декарта подошел ко мне и опустился на корточки:

– Разве ты незнакомец для нас, Сиэй? Даже теперь?

Протянул руку и толкнул меня в плечо, совсем как прежде, когда он еще не знал, что я могу быть опасен. А еще он застенчиво улыбнулся и покраснел. Уж не простил ли он меня? До чего эти смертные все-таки переменчивы! Я пихнул его в ответ, и он захихикал.

– Я-то так не думаю, – сказал я. – Но вы, ребята, по своему рождению обязаны чтить пристойность. Это для меня все просто: чужак ощущается как чужак, а друг – как друг.

К моему удивлению, Шахар тоже присела на корточки. Ее личико было очень серьезно.

– То есть ты не возражаешь? – спросила она с каким-то странным нажимом, и это заставило меня нахмуриться. – В смысле, быть нашим другом?

Тут я сразу все понял. Все дело было в желании, которое они у меня выторговали. Я, вообще-то, ждал, что они пожелают чего-нибудь простого. Ну там, игрушек, которые никогда не сломаются, безделушек из далекой страны, крыльев, чтобы летать. Однако эти маленькие Арамери были детками умненькими. Их не соблазнишь ни грошовыми бирюльками, ни потаканием мимолетному капризу. Они захотели чего-то по-настоящему ценного.

Жадные, бесцеремонные, наглые, высокомерные маленькие поганцы…

Я кувыркнулся прочь от стены нарочито неуклюжим, некрасивым движением, которое далеко не всякий смертный сумел бы повторить. Дети не ожидали такого, они шарахнулись прочь, глаза у обоих были круглые: они ощутили мой гнев. Я зло смотрел на них, стоя на четвереньках.

– Так вы этого хотите?

– Ну, в общем, да. Твоей дружбы, – сказал Дека. Голос его звучал твердо, но в глазах проглядывала неуверенность. Он то и дело косился на сестру. – Мы хотим, чтобы ты был нашим другом. А мы будем твоими…

– И надолго?

Они, кажется, удивились.

– Доколе будет длиться наша дружба, – сказала Шахар. – До конца жизни, я думаю. Или пока кто-то не сделает чего-то, что разрушит ее. Мы можем поклясться на крови, чтобы все было как положено!

– Покля… – Мой голос перешел в звериный рык, я аж почувствовал, как чернеют мои волосы, а пальцы на ногах когтисто подгибаются. – Да как вы смеете?

Шахар – чтоб пусто было и ей, и всем ее праотцам – глядела на меня с искренним непониманием. А я ей горло готов был порвать за это непонимание.

– Что такого-то? – спросила она. – Это же просто дружба!

– Дружба с богом! – Будь у меня хвост, он сейчас хлестал бы по бокам. – Если я соглашусь, я буду обязан играть с вами и радоваться вашему обществу! А когда вырастете, буду обязан время от времени заглядывать: мол, как поживаете? Мне придется заботиться о каждом пустом обстоятельстве ваших бессмысленных жизней! И хотя бы пытаться помочь всякий раз, когда вы попадете в беду! Боги благие! Да вы хоть понимаете, что я даже своим верным подобного не предлагаю? А вас за такое поубивать мало!

Но тут, к моему удивлению, не успел я сделать какое-либо движение, как Дека придвинулся ко мне и накрыл мою руку своей. Делая это, он невольно съежился, потому что моя рука была уже не вполне человеческой: пальцы стали заметно короче, а ногти начали превращаться в кошачьи когти, способные втягиваться. И лишь усилием воли я пока не допускал появления шерсти. Дека, однако, не убирал ладошку и смотрел на меня с такой жалостью, какой я вообще не чаял увидеть на лице Арамери.

Вся магия, клубившаяся у меня внутри, разом замерла.

– Прости, – сказал он. – Сиэй, мы просим прощения.

С ума сойти, сразу двое Арамери извинялись передо мной! Случалось ли подобное хоть раз, пока я был рабом? Не припоминаю, чтобы даже Йейнэ произносила подобное. А ведь ей доводилось причинять мне нешуточную боль, пока она сама была смертной. А чудо еще и длилось, потому что Дека продолжил:

– Я сказал не подумав. Ты же когда-то был здесь в рабстве. Мы об этом читали. И тебя принуждали изображать дружелюбие. Так ведь? – Он покосился на Шахар, до которой, судя по выражению ее лица, тоже постепенно доходило. Дека сказал ей: – Кто-то из прежних Арамери наказывал его, если он не был достаточно почтителен с ними. Мы не должны вести себя, как они!

Моя решимость немедленно расправиться с ним тотчас угасла, как задутая ветром свеча.

– Ты… ты не знал, – медленно и неохотно выговорил я. Мне пришлось постараться, чтобы перестать рычать и снова загнать голос в высокий мальчишеский регистр. – Конечно же, ты не хотел… того, о чем я было подумал.

Вот вам и привет из прошлого. С незаслуженными благословениями. Я вернул ногтям подобающий вид и уселся на пол, приглаживая волосы.