Наступила тишина. Мое легкое пыталось срастись, но лезвие мешало. Дотянусь я до него или нет, через несколько минут нож вывалится сам по себе. Правда, эти минуты будут очень неприятными и грязными.

– Почему? – спросил наконец Дека. – Почему ты передумал?

– Вытащи из меня этот… проклятый нож, и расскажу.

– Это ловушка… – начала было Шахар, но Декарта уже шагнул ко мне.

Уперся рукой мне в плечо, другой взялся за рукоять и вытащил нож. Я облегченно выдохнул, хотя это чуть не довело меня до нового приступа кашля.

– Спасибо, – поблагодарил я, подчеркнуто обращаясь к Декарте.

Когда я довольно-таки неласково обернулся к Шахар, она напряглась и отпрянула, потом остановилась, вдохнула поглубже и плотно сжала губы. Она была готова к тому, что сейчас ее будут убивать.

– Да ладно, хватит мученицу изображать, – проговорил я устало. – Очень здорово, что вы настолько готовы жизнь положить друг за дружку, но меня от этого уже тошнит. Сейчас начну не только кровью блевать.

Декарта между тем так и не убрал ладонь с моего плеча, и я понял почему, когда он наклонился и заглянул мне в лицо. Глаза у него округлились.

– Да ты же ослабил себя, – пробормотал он. – Заставив Шахар выбирать… Это и тебе повредило!

Да, повредило, и дело было вовсе не в паршивом ноже, хотя докладывать об этом я ему не собирался. Будь при мне моя полная сила, я бы одной волей убрал нож из тела. Или сам от него убрался. Я стряхнул руку Декарты и поднялся. Правда, мне пришлось кашлянуть еще раз или два, прежде чем самочувствие восстановилось. Спохватившись, я убрал кровь с одежды и пола.

– Я уничтожил некоторую часть ее детства, – сказал я, со вздохом оборачиваясь к Шахар. – Если честно, это была глупость. С детьми во взрослые игры играть вообще глупо. Правда, ты сама меня довела…

Шахар не ответила. Судя по лицу, она отходила от шока, и у меня внутри опять екнуло: вот и еще одно подтверждение вреда, который я ей причинил. Но когда Декарта подошел к сестре и его рука нашла ее руку, мне полегчало. Они посмотрели друг на дружку. Вот она, безусловная, нерассуждающая любовь – величайшая магия детства.

Почерпнув в этом прикосновении новые силы, Шахар вновь повернулась ко мне:

– Так почему ты передумал?

Мне нечего было ответить: внятной причины не было. Такой уж я есть – весь внезапный. Действую по первому побуждению.

– Думаю, потому, что ты готова была за него умереть, – сказал я. – Много раз видел, как Арамери приносили себя в жертву, но очень редко это был осознанный выбор. Вот я и заинтересовался.

Брат и сестра нахмурились, не вполне поняв мои слова. Я передернул плечами. Я тоже их не особенно понял.

– Короче, я вам должен одно желание.

Они снова переглянулись. Их лица были зеркалами, отражавшими полную растерянность. Я даже застонал.

– Значит, понятия не имеете, чего бы вам хотелось?

– Нет, – ответила Шахар, опуская взгляд.

– Приходи сюда еще через год, – быстро нашелся Декарта. – Этого времени нам хватит с избытком, уж что-нибудь придумаем. Ты ведь сможешь прийти? Мы… – Он помедлил. – Мы тогда даже поиграем с тобой. Только не в такую игру, как сегодня.

Я засмеялся и помотал головой:

– Да уж, от этих игр удовольствие небольшое. Что ж, договорились. Вернусь через год. И чтобы вы были готовы!

Они дружно кивнули, и я быстренько убрался прочь – зализывать раны, восстанавливать силы. И с растущим изумлением гадать, во что же я вляпался.

Беги прочь, беги прочь,

Не то поймаю прежде, чем минет ночь,

Будем с визгом мы носиться,

Пока отец не удалится.

(Который? Который?

А вот он! А вот он!)

Ты просто беги, беги, беги.

Как всегда, когда на душе было смутно, я разыскал своего отца, Нахадота.

Найти его было нетрудно. В необозримом пространстве державы богов он был точно громадная, вечно путешествующая буря, наводящая ужас на тех, кто оказывался на пути, и дарующая духовное возвышение тем, кого она миновала. Можно было посмотреть в любую сторону и, в посрамление всякой логики, узреть его вдалеке. Почти столь же заметными были и меньшие сущности, дрейфующие неподалеку: их неудержимо притягивало его грозное, мрачное величие, вполне способное, кстати, любого из них уничтожить.

Приблизившись, я увидел множество своих родственников, представавших во всей своей искрящейся и разнообразной красе: там были элонтиды, мнасаты и даже несколько ниввахов вроде меня. Одни простерлись ниц перед нашим темным отцом, другие тянулись к черному не-свету, составлявшему его сущность, настежь распахивая души навстречу мимолетнейшей толике его одобрения. Однако у него имелись свои любимцы, а среди них многие прежде служили Итемпасу. Долго же им придется ждать.

Что до меня, то, едва коснувшись окраинных ветров этой бури, я ощутил, насколько мне здесь рады. Многослойные стены его присутствия раздвинулись, пропуская меня, причем каждый слой ушел в свою сторону. Я ощутил на себе полные зависти взгляды своей менее везучей родни и ответил им взором, полным презрения. Кое с кем из сильнейших мне пришлось поиграть в гляделки, но в итоге все они опустили глаза. Вот же трусливые и бесполезные существа! Спрашивается – где они были, когда Наха так в них нуждался? Ну и пусть теперь просят прощения еще две тысячи лет!

Минуя последнюю завесу, я обнаружил, что принимаю телесную форму. Это был добрый знак. Когда отец пребывал в дурном настроении, он отбрасывал любой облик и принуждал к этому всех посетителей. А еще – совсем здорово! – тут присутствовал свет: ночное небо, расцвеченное дюжиной бледных лун, бежавших по разным орбитам. Каждая проходила все свои фазы, меняя цвет с красного на золотой и далее на голубой. Под небом расстилался суровый пейзаж, обманчиво плоский и безжизненный, там и сям нарушаемый едва намеченными деревьями и горбатыми тенями, могущими сойти за холмы. Мои ноги коснулись земли, выстланной мелкой галькой, отполированной до зеркального блеска: камушки запрыгали, зарокотали и отозвались, точно крохотные неистовые существа. Из пяток пошла вверх упоительная вибрация. Деревья и холмы состояли из той же сверкающей гальки. И если бы только они: насколько мне было известно, она же была веществом неба и лун. Нахадоту очень нравилось играть с нашими ожиданиями.

Так вот, под чудесным калейдоскопом блистающих небес я увидел отца, бесцельно забавлявшегося со своим видимым обликом. Я приблизился и некоторое время наблюдал, как он меняет облик, как все его члены претерпевают далеко не изящные метаморфозы, хотя временами он случайно становился исключительно грациозным. Он никак не давал понять, что заметил мое появление, хотя, конечно же, знал, что я рядом. Спустя какое-то время он прекратил это занятие и целенаправленно опустился на трон, подобный мягкому дивану, – тот сформировался из ниоткуда у меня на глазах. Тогда я поднялся и встал рядом с ним. Он не посмотрел на меня. Его лицо было обращено к лунам, и теперь оно почти не менялось, на нем лишь играли отсветы небесного света. Он не открывал глаз. Плоть менялась, неизменными оставались лишь ресницы, длинные и темные.