будто бы хотел сделать из меня свою марионетку, а может, даже зависимой от его мнения. Удобная молчаливая подруга, ущемлённая в возможности вести нормальный образ жизни. Конечно, я была бы ему благодарна за всестороннюю поддержку. А оказавшись в среде таких же, как и я, перестала бы думать об иной жизни. Но у меня оставалась небольшая капля надежды на возвращение способности говорить! Да я вдруг поняла, что даже те, у кого такой надежды не осталось вовсе, не должны сбиваться в стайки и даже работать обособленно. Почему?

За всё время моей работы ни один клиент не возмутился тем, что я не разговариваю голосом, никто не отказался вести со мной дела: столько альтернатив беседе сейчас существует, даже странно думать о невозможности продуктивного и эффективного взаимодействия. Если все люди равны по рождению, то почему эта истина перестаёт работать тогда, когда кто-то самую малость отличается от другого?

Я отложила в сторону ручку и бумагу, свернула программы на рабочем столе, чтобы немного отдохнуть, и только тогда поняла, что комната пуста. Часы показывали чуть больше десяти минут после окончания рабочего дня. За столом у окна с задумчивым видом сидел Петша, около двери собирался домой наш общий коллега. Из коридора доносились шаги.

Быстро выключив компьютер, я поднялась, чтобы выйти. И на полпути к спасительному выходу меня догнал начальник, легко тронув за плечо.

— Николетта, не торопитесь, пожалуйста. Нам нужно поговорить, только давайте выйдем на улицу.

Сердце сжалось, а к лицу прилила кровь. Стало жарко и отчего-то крайне неудобно, будто мы задумали что-то неприличное. Быстро собравшись, я добралась до основного выхода и остановилась чуть в стороне от крыльца. Скрипнула дверь, Петша в тёплом шерстяном пальто спустился по ступенькам и подошёл ко мне.

— Вы к остановке? — спросил он. Я кивнула. — Давайте пройдёмся, провожу вас. И поговорим, — чуть помолчав, Петша огляделся и, замедлив шаг, начал говорить что-то совершенно неожиданное. — Я бы хотел извиниться. Пожалуй, моё поведение было слишком грубым и обидело вас, Николетта. Мы оба знаем, что вы прекрасный специалист, именно поэтому и оказались в моём отделе. У всех нас есть недостатки… И, думаю, что отсутствие голоса — не самый ужасный.

Каждое его слово я повторяла в голове — настолько нереальными они казались. Это сон? Ужасно неудобно было слышать то, что он говорил. Эти извинения, крайне похожие на искренние, заставляли чувствовать вину. Мы оба были предвзяты друг к другу, отказывались понимать и теперь не знали, как исправиться. Да, наверное, так и было. Я взглянула в глаза Петшы — красивые, непривычно глубокого серо-голубого цвета, добрые. Так странно. На работе он выглядел совершенно иначе.

— Надеюсь, мы всё же сработаемся, — добавил он.

Я полезла в карман за телефоном, достала его трясущимися руками и быстро набрала ответ:

“Ваши слова, Петша, крайне неожиданны. Если честно, собиралась сегодня отдать вам заявление об увольнении, но так и не решилась. Мне хочется, чтобы люди видели не мою проблему, а меня”.

Он быстро прочёл и задумался. Мы стояли недалеко от остановки друг перед другом со светящимся телефоном в руках, как единственным связующим звеном. Казалось, что Петша что-то собирался сказать, но никак не мог решиться. Наконец, ему удалось совладать с собой.

— Вы же встретились случайно с Софи вчера, да? — я снова кивнула. — Она напомнила мне кое-что… Именно это и подействовало. Мы все иногда стараемся отрицать то, что причиняет боль, не обращаем внимания на какие-то слова, будто выбираем ненавистный лук из салата… — мне было непонятно, куда он клонит, но я старалась слушать очень внимательно. — Вот и я вместо решения проблемы думал, что проще взять и убрать её источник. Пока не вспомнил, вернее… Пока не признал, что некоторое время назад был такой же проблемой и оказался едва не выброшен из жизни очень важного человека. В общем, кто-то должен был оказаться смелым и протянуть вам, Николетта, руку помощи. Пусть это буду я.

Петша и в самом деле протянул руку, я вцепилась в неё мёртвой хваткой, только чтобы устоять на ногах, которые внезапно превратились в дурацкие маршмеллоу для костра. Чудеса какие-то. Просто чудеса. В один миг из начальника-самодура и насмешника он сделался приветливым и даже милым мужчиной.

— Так что обойдёмся без увольнений. Но если вы настаиваете…

Вырвав свою ладонь из его крепкой руки, я снова принялась набирать текст:

“Нет-нет! Вовсе не настаиваю, как раз думала, что увольнение — это избегание проблемы. Нам нужно учиться взаимодействовать с другими людьми, а не бежать от общения. Я не безнадёжна и не нуждаюсь в постоянной помощи, могу работать наравне с остальными, хоть и с некоторыми нюансами. Не очень понимаю, что с вами произошло. Но… Спасибо”

Наши взгляды столкнулись после того, как Петша прочитал последние слова, и на мгновение мне показалось, что я увидела в его глазах непонятную боль и тоску. Если бы могла говорить, то обязательно задала бы все-все вопросы, но отвлекаться на телефон, теряя зрительный контакт — значило уничтожить всю эту непонятную, но крайне добрую атмосферу.

Он улыбнулся, сжал мои руки и кивнул в сторону остановки.

— Не ваш автобус?

Я обернулась — знакомый номер ярко горел в вечерней темноте, — и кивнула.

— Ну тогда до завтра!

В полнейшем смятении и с застывшим сердцем я забралась в автобус, успев заметить лёгкую тень рядом с начальником. На ней было длинное тёплое пальто с ярким шарфом, небрежно скрывающим длинные светлые волосы. Софи? В кармане надрывно завибрировал телефон, возвещая о нескольких сообщениях сразу. Мне подумалось, что я уже прекрасно знаю, кто писал и какие слова. Опасения подтвердились. Сорин прислал целое письмо, которое мессенджер разбил на три длинных куска. Читать я их не стала, боясь разрыдаться прямо в автобусе.

Оттягивать момент, когда я окажусь дома и смогу спокойно заглянуть в телефон, было трудно. Ноги отказывались идти так медленно, как я их просила, поэтому с чистой совестью пропустила следующий автобус. Толпа немного рассеялась, прохожих тоже заметно поубавилось, их редкие торопливые шаги отдавались глухими ударами моего сердца. И если ситуация с работой теперь представлялась более или менее разрешённой, хоть и тревожно-странной, то поведение Сорина пугало всё больше. Я поняла это с ужасающей ясностью: было страшно оказаться виноватой в его разрыве с Кати, ещё более жуткой казалась перспектива потерять друга, хотя на самом деле уже была уверена, что это случилось.

Периодически давали о себе знать новые сообщения, которые приходилось игнорировать силой воли. Автобус никуда не спешил, и я хорошенечко