Когда буран утих, дороги оказались настолько засыпанными снегом, что в ближайшее время и речи не могло идти о том, чтобы пуститься в путь. И три счастливых недели они жили так, словно им вообще не нужно было отправляться в Эро.

Конечно, снег не позволял им наслаждаться верховой ездой, но они могли стрелять, устраивать настоящие бои с гвардейцами, играя в снежки, вылепили целый эскадрон снеговиков и постоянно бились на мечах в казарме. Кони удалось и Бизира вовлечь в эти забавы, но лакей сразу доказал, что он вовсе не воин.

В тех редких случаях, когда Ки и Тобин умудрялись ускользнуть от всеобщего внимания, они отправлялись в лес на поиски Лхел, но ведьму то ли засыпало снегом, то ли она просто не желала им показываться.

Ки снова набрался сил, но глаза все еще иногда подводили его во время стрельбы. Он подумывал о разговоре с Фарином, но вместо того однажды ночью, когда Тобин спал, очутился у двери комнаты Айи. Но снова страх мешал ему объяснить, в чем дело. Айя приняла его ласково, усадила у очага, предложила вина со специями. Когда он наконец набрался храбрости и выпалил, что его тревожит, она, похоже, вздохнула с облегчением.

— Глаза, говоришь? Ну, давай посмотрим, что можно сделать.

Айя наклонилась над ним и прижала ладонь к его лбу. Несколько минут она молча стояла, наклонившись и прикрыв глаза, словно прислушивалась к чему-то в его голове. Ки чувствовал, как по коже поползли прохладные мурашки; они будто слегка покалывали его, но в то же время это было приятно.

— Ты никогда мне не говорила, что ты целительница.

— Ну, я знаю один-два приема, вот и все, — пробормотала она.

Что бы она там ни услышала, на ее лице отразилось удовлетворение.

— Я бы не стала из-за этого волноваться, — сказала она. — Тот ушиб пока не до конца зажил. Я уверена, скоро все пройдет.

— Надеюсь. Когда мы вернемся…

— Тебе придется снова и снова доказывать, что ты достоин своей должности, — предположила Айя, проявив обычную мудрость. — Но друзьям известны твои достоинства, а мнения врагов ты все равно не изменишь, как бы ни старался.

— Мои друзья, — пробормотал Ки, думая об Аркониэле.

Несмотря на заверения Тобина и всех остальных, Аркониэль действительно избегал его. Пока Ки лежал в постели, он лишь заглядывал в дверь, а теперь они вообще почти не виделись. Это огорчало Ки. Ему всегда нравился этот волшебник, пусть даже он заставлял его учиться читать и писать. И эту неожиданную, необъяснимую холодность между ними было трудно вынести.

До сих пор он не решался спросить об этом Фарина, страшась ответа. Но больше он не мог молчать. Айя знала Аркониэля лучше, чем кто-либо другой.

— Скажи, Аркониэль гневается на меня за то, что я позволил Тобину сбежать?

Айя посмотрела на него, вскинув брови.

— Гневается? С чего ты так решил? Ты ведь знаешь, он не может рисковать. Нельзя, чтобы его заметил посыльный Оруна.

— Он начал избегать меня еще до прибытия Бизира.

— Он постоянно спрашивает о тебе.

Ки моргнул.

— Спрашивает?

— Конечно.

Айя разглаживала свою тунику.

— Он был очень занят. Работа над чарами отнимает много времени.

Ки вздохнул. Работа не помешала Аркониэлю послать за Тобином… но не за ним.

Айя, похоже, заметила сомнение в его глазах, а может быть, коснулась его ума и прочитала мысли, — во всяком случае, она улыбнулась.

— Не беспокойся из-за этого, дорогой. Твоя болезнь напугала его куда сильнее, чем он готов признать. Возможно, он немножко странно проявляет свои чувства, но он очень о тебе заботится. Я с ним поговорю.

Ки встал и благодарно поклонился Айе. Он все еще слишком сильно благоговел перед волшебницей, чтобы решиться обнять ее.

— Спасибо, мистрис. Мне будет ужасно грустно, если он меня разлюбит.

Айя не на шутку удивила его, нежно коснувшись его щеки.

— Не волнуйся об этом, дитя.

Нирин от души веселился, наблюдая, как лорд Орун кипятится из-за отсутствия принца Тобина. Он с самого начала подозревал, что Хранитель добился опеки над Тобином ради себя самого, надеясь с помощью принца укрепить свою связь с королевской семьей. Если бы ребенок оказался девочкой, он наверняка додумался бы даже до того, чтобы просить ее руки. Орун обладал немалой властью, в том сомневаться не приходилось, и его елейная преданность матери короля дала ему и богатство, и положение при дворе; Эриус вполне мог бы счесть такую партию допустимой.

Но вместо невесты при дворе очутился тощий норовистый мальчишка, наследник богатейших земель, и Орун уже раззявил рот на эти владения. Собственному влиянию Нирина на короля ничто не угрожало, но ему неприятно было видеть, что такой жирный кусок вот-вот свалится в руки самого заурядного из заурядных людей в Эро. Поэтому он затаился, выжидая благоприятного случая, и послал своих шпионов в дом Оруна в надежде, что тот совершит какую-нибудь ошибку. Склонность Оруна к юношам ни для кого не была тайной, хотя лорд весьма благоразумно ограничивался слугами и продажными мальчиками, которые не стоили пересудов. Но что, если он забудется и посягнет на Тобина? Ну, это всего лишь вопрос везения. Волшебник даже подумывал о том, не подтолкнуть ли слегка события.

Впрочем, исход в любом случае был бы спорным. Если бы королю вздумалось — а в этом вопросе Нирин сумел бы на него повлиять, — он в любой момент мог сам захватить и земли, и драгоценности Тобина, причем совершенно безнаказанно. Тобин был слишком юн и не имел друзей среди знати; после смерти родителей никто не удостоил его своей преданности.

Вот если бы вместо этого парнишки в живых осталась дочь Ариани, все могло бы сложиться совершенно иначе. Но когда вокруг бушевала чума и злобствовали засухи, а крестьяне обращались к Иллиору, совсем нетрудно было убедить короля в том, что любая женщина королевской крови представляет смертельную угрозу его наследникам. Ведь каждая из таких женщин могла заявить, что является «дочерью Фелатимоса», и поднять против короля целую армию. И решение тут было вполне обычным, освященным временем.

Однако Нирин совершил почти непоправимую ошибку, когда осторожно намекнул королю, что его родная сестра Ариани представляет для него наибольшую угрозу. Эриус чуть было не приказал казнить Нирина; и это был первый случай, когда Нирину пришлось использовать магию против короля.

Но все утряслось, и Нирин весьма обрадовался, когда выяснилось, что привязанность короля к сестре вовсе не распространяется на ее детей. И оба они посчитали благоприятным знаком то, что дочь Ариани оказалась мертворожденной. Позже принцесса впала в безумие, выполнив за Нирина его работу. Даже самые фанатичные почитатели Иллиора не захотели бы возвести на трон безумную королеву. Никто не стал бы поддерживать ни Ариани, ни ее одержимого демоном сына.