- Каких скетчерсов, Шура?

- Тех самых ботинок, ну я рассказывала тебе, они огромные иплоские, будто на них слон посидел.

- Ты же говорила, что они уже вышли моды.

- Мама, это гриндерсы вышли из моды,-презрительно сморщиласьШура, - а скетчерсы только вошли. Ты обещала, что, если я получу пять баллов загородскую контрошку, мы поедем покупать скетчерсы. Так что мы с тобой садимся вмашину и отправляемся в "Рамстор". Там и пообедаем.

Меньше всего Юле хотелось оказаться сейчас в огромномторговом центре. Она терпеть не могла походы по магазинам, особенно по большими многолюдным. Обычно через двадцати минут у нее начинала слегка кружитьсяголова, через сорок подкашивались колени. Но Шура была неумолима. Ботинки, накоторых посидел слон, казались ей символом абсолютного счастья. Недавно такимже символом служила кожаная летная куртка. Купив ее, Шура пела от счастья околотрех дней, потом затихла, убрала куртку в шкаф и вскоре мучительно захотеласкетчерсы. Они ей даже снились иногда, как раньше снилась куртка, а еще раньшедлинная узкая юбка с железной молнией и другие вещи, ныне забытые, запиханные вмертвую глубину шкафа либо сосланные на антресоли навечно.

"Возраст, возраст, будь он неладен", - повторялапро себя Юля, одеваясь и поглядывая искоса на дочь, которая, как стреноженнаялошадка, нетерпеливо перебирала ногами и дула на свою длинную русую челку.

- Мам, почему тебя никто не охраняет? - спросила Шура, когдаони подошли к машине.

- Зачем?

- А вдруг террористу не понравится, как ты оперируешь егознаменитую подружку? Ну мало ли, окажется, что ваши взгляды на женскую красотуне совпадают...

- Перестань.

- Я, конечно, перестану. Но, между прочим, вон тот черный"Ауди" никогда раньше в нашем дворе не стоял, а теперь торчит каждыйдень, причем не пустой, а с пассажирами. Спорим, он сейчас поедет за нами?

- Спорим, нет?! - раздраженно рявкнула Юля и завела машину,даже не взглянув туда, куда указывала дочь.

- Я не понимаю, почему ты злишься, - Шура дернула плечиком инадулась.

Несколько минут ехали молча. Юля включила музыку. Шурапринялась машинально подпевать сестрам Берри, исполнила вместе с ними парупесен и вдруг замолчала на полуслове, застыла с открытым ртом, уставилась взеркало, как загипнотизированная и прошептала:

- Мам, ты будешь смеяться, но этот "Ауди" правдаедет за нами.

В зеркале Юля видела множество машин. Был час пик, поБутырскому валу медленно двигался разноцветный поток. Возможно, в нем были"Ауди" черного цвета, и красного, и зеленого, и какого угодно.

- Конечно, я буду смеяться, Шурище. Неужели тебе малосладкого предвкушения покупки клоунских башмаков и ты хочешь по дороге поигратьв детективный телесериал для полноты впечатлений? Или на тебя так сильноподействовала беседа с одноклассницами, фанатками Анжелы и ты поверила, чтотвоя скромная мама получила из рук чеченского террориста чемодан долларов?

- Мам, тот человек, длинный, худой, в очках, - тихо,задумчиво проговорила Шура, продолжая глядеть в зеркало, - он приходил к намночью, вы сидели на кухне, ты еще сказала, что это по работе, а потом уехала вкомандировку...

Позади громко загудели. Следовало прибавить скорость, пробкапочти рассосалась, но Юля не успела заметить этого и продолжала ехать оченьмедленно.

- Ну, Шурище, что ты хотела спросить?

- Он был из ФСБ?

- Почему ты так решила?

- Мама, ответь, пожалуйста честно, без фокусов, да или нет.

- Нет, Шура. Нет. Успокойся. Чтобы ты не выдумывала всякойерунды, я расскажу тебе то, о чем рассказывать не имею права никому даже самойсебе. Этот человек обратился ко мне по рекомендации Петра Аркадьевича. Онсекретарь одного важного правительственного чиновника. У чиновника есть жена,которой срочно потребовалась пластическая операция. В клинику, даже в нашу, оналожиться не хотела. За границу отправляться тоже не желала.

- Почему?

- Ну не знаю. Придурь у нее такая. Впрочем, она мнепризналась, что боится надолго оставлять своего мужа без присмотра. Пришлосьоперировать ее дома. Дом находится под Москвой, довольно далеко. Вот тебе моякомандировка.

- Нормально!-Шура покачала головой и перестала наконецглядеть в зеркало. - Но для операции нужна куча всякого оборудования.

- Завезли, - криво усмехнулась Юля, - причем такое, какогонет даже в нашей клинике.

- А потом куда дели?

- Продали нам по дешевке. Петр Аркадьевич был очень доволен.Надеюсь, не надо объяснять, что в школе ты это ни с кем обсуждать не будешь?

- Мам, ну ты за кого меня принимаешь? Я что, глупая совсем,да? А этой чиновничьей жене сколько лет?

- Пятьдесят пять.

- И чего ты ей делала?

- Обычную подтяжку. Пластику век. Ничего особенного.

- Какой у них дом? Дети есть?

Оставшуюся часть пути Юля рассказывала о жизни чиновничьейчеты, о сказочных интерьерах, о джакузи с золотыми кранами, о горничных в белыхфартучках и мрачных громилах-охранниках, о теннисе и гольфе, о детях, внуках идвух красавицах афганских борзых, о железном характере дамы, которую онаоперировала. К огромной стоянке перед торговым центром они подъехали в тотмомент, когда Юля описывала прощальный ужин у камина с французским белым вином"Шато Ла Лувьер", с куропатками, подстреленными лично хозяином.

- Я видела, как чернокожий повар в белом крахмальном колпакежарил их на вертеле, на открытом огне,- говорила Юля, отыскивая удобное местодля парковки, - это был классический балет.

- Мам, а почему повар черный? - спросила Шура, когда онивышли из машины.

- Он родился в Марокко. Как ты знаешь эта страна долго былафранцузской колонией. Он потомственный повар, обучался в Париже, у Максима. Изовут его Макс.

- А чиновница тоже ела куропаток?

- Для нее был приготовлен паштет из их крошечных нежнейшихпеченок. Она еще не могла жевать.

Как только они оказались внутри, Шура тут же поволокла ее заруку к магазину, где продавались клоунские ботинки, не спеша перемерила всемодели, наконец выбрала, тут же надела и, возбужденная, совершенно счастливая,потребовала купить что-нибудь для мамы, потому что иначе будет несправедливо.