Ровно в полдень тишину горной деревни на греческом островеКорфу разорвал рев мотора. Мотоцикл остановился на крошечной площадке подстарой высохшей оливой. Мужчина лет тридцати, невысокий, крепкий, совершенноголый, если не считать грязных белых шорт, снял шлем, зашел в кафе, уселся застолик на узкой веранде и закурил.

Хозяин кафе старый Спирос поздоровался по-английски, положилперед гостем книжку меню, заранее зная, что тот не раскроет, небрежно отодвинетлоктем, потом страшно медленно, как чудовище из детского кошмара, подниметглаза, светло-серые, мутные, и произнесет с жестким неприятным акцентом:

- Пятьдесят грамм метаксы и стакан минеральной воды безгаза.

Спирос, приняв этот скудный заказ, удалился в кухню и триждыосенил себя крестным знамением перед ликом своего покровителя, святогоСпиридона, обещая себе и святому, что если завтра в полдень голый человек смертвыми глазами ступит на порог его маленького тихого заведения, он, Спирос,захлопнет дверь и перевернет табличку "закрыто" прямо передоблупленным носом проходимца. Пусть старуха Ефимия ворчит, сколько душе угодно.Не велика беда - лишиться такого посетителя. Он появляется здесь уже в третийраз, заказывает на грош, а хамит на десять тысяч драхм. Он опять не потрудилсядобавить простое "плиз" к своему скудному заказу и опять наверняка недоставит чаевых. Аккуратно пересчитает сдачу, сгребет в кулак и спрячет вкарман грязных коротких штанов. Дело не в копейках. Не нужны Спиросу егопаршивые чаевые. Важно отношение, простая человеческая вежливость, вот что.

Однако сегодня, сделав обычный заказ, посетитель вдругпроизнес, глядя на Спироса в упор своими нехорошими глазами:

- Кто-нибудь в вашей деревне сдает комнату?

Вопрос прозвучал настолько странно, что Спирос растерялся.Деревня была совершенно не курортным местом. Дюжина белых каменных домиков,прижавшихся к отвесному склону, как ласточкины гнезда, в шестистах метрах надуровнем моря, церковь, супермаркет, бензоколонка, кафе старого Спироса и большени чего интересного. До ближайшего пляжа приходилось добираться на машине поузкому серпантину. Туристы попадали сюда только проездом, если направлялись кзнаменитому высокогорному монастырю святого Пантелеймона или простопутешествовали по острову. Никто никогда не сдавал здесь комнат. Именно этупоследнюю фразу и произнес старый Спирос, медленно, тщательно, как школьник,выговаривая английские слова.

- Почему? - спросил посетитель. Короткое "уай?"прозвучало как угроза. Спирос рефлекторно отшатнулся.

- Если вы спуститесь на пару сотен метров, сможете найтиотличные апартаменты и виллы. До пляжа рукой подать и чудесный сервис, сэр!

- Но я хочу поселиться именно здесь, всего на три дня, -голос его стал мягче, он уже не хамил, а просил, как будто даже умолял, - яустал от моря, мне нравится горный пейзаж.

- Нет,- Спирос растянул тонкие губы в любезной улыбке, -очень сожалею. Простите, из какой вы страны?

Посетитель ничего не ответил, отвернулся, упер свойнемигающий мертвый взгляд вдаль, в горизонт. Ровная линия моря справаобрывалась сизыми пустынными скалами албанского берега.

Спирос отправился за минеральной водой и метаксой. Черезпять минут посетитель осушил стаканы, как всегда, не оставил ни гроша чаевых,напялил свой сверкающий красный шлем, вышел из кафе, опрокинув по дороге стул ине потрудившись его поднять. Мотоцикл взревел и не поехал, а почти взлетел надузкой горной дорогой.

- Этот немец совершенно сумасшедший! - прокричала прямо вухо Спиросу старуха Ефимия. - Надо записать номер и позвонить в полицию!

Спирос пошевелил пышными усами и неопределенно хмыкнул вответ. Из-за рева мотоцикла он не расслышал ни слова.

- Хорошо, если пострадает он один! - Ефимия проводилавзглядом голую спину мотоциклиста. Обожженная кожа, обильно смазанная маслом отзагара, была такой же красной и блестящей, как шлем на голове. - Эй, Спирос, тыслышал, что я сказала? Надо позвонить в полицию и сообщить об этом сумасшедшемнемце. - Старуха расколола два яйца, вылила в миску, плеснула молока из пакетаи принялась ожесточенно взбивать.

Спирос медленно развернулся, заглянул за прилавок и подняллохматые седые брови так высоко, что они скрылись под козырьком джинсовойкепки.

- Что ты делаешь, Ефимия? Разве кто-нибудь заказывал омлет?

- Я хочу омлет! Я не завтракала сегодня. - Ефимия выплеснуласодержимое миски на сковородку, охнула и отпрыгнула от брызг раскаленногооливкового масла. - Может, этот тип вообще американец. Европейцы ведут себяприличней. Даже немцы и русские.

- Для американца у него слишком европейский английский, -отозвался Спирос и с громким шорохом развернул вчерашнюю газету.

- Можно подумать, ты что-то понимаешь в этом, - проворчалаЕфимия, - а в полицию все-таки надо позвонить. Могу поспорить, если не сегодня,то завтра обязательно случится катастрофа на дороге.

- Перестань, Ефимия, не каркай, - поморщился Спирос. Емувдруг непонятно почему стало жаль человека с обгоревшей воспаленной кожей имертвыми глазами.

Мотоциклист между тем лихо вписался в опасный поворот. Ветерприятно обдувал его. С каждым десятком метров дорога становилась круче, уже.Справа наползали отвесные скалы. Полуденный солнечный свет вылизывал каждуюдеталь ландшафта до невозможного блеска, превращал в жемчуг тусклый булыжник.Слева был отвесный обрыв. Внутри, на дне пропасти, лежала ясная неподвижнаяморская гладь, гигантское зеркало, в которое гляделось густо-голубоебезоблачное небо. Мотоциклист притормозил, навстречу медленно двигался открытыйджип, из салона торчало человек десять молодых туристов, загорелых до черноты,в темных очках и цветных платках-"банданках". Они беззвучно открывалирты, смеялись, скаля ослепительные зубы. Грохот тяжелого рока и рев моторазаглушали все прочие звуки. Мотоциклист вильнул влево и упер ногу в землю внескольких сантиметрах от края обрыва. Порванный кроссовок неприятно шваркнулпо мелкой острой гальке, несколько камушков попало в дыру у большого пальца.Джип аккуратно проплыл мимо, унося с собой оглушительную музыку, беззвучныйгогот. Среди его пассажиров мотоциклист машинально отметил девушку не старшевосемнадцати, блондинку, остриженную под мальчика. Кожа ее была значительнотемнее волос, условный лифчик почти не скрывал тяжелую смуглую грудь, шеюрассекала надвое тонкая ярко-красная полоска модной татуировки, похожая настрангуляционную полосу. Она оглянулась и помахала ему рукой.