Правда, последнее намного сложнее.

Лишь одно Андерсу было непонятно: почему Кристиан решил так раскрыться перед ним?

За подобные откровения он уже заработал не только увольнение с этой службы, но и лет пятнадцать заключения в «одиночке».

Он честно спросил:

– А почему ты мне так доверяешь? Ты же смертельно рискуешь! А вдруг я пойду в службу вашей «внутренней безопасности»?

Кристиан достал из металлической коробки оба телефона Андерса:

– Я дважды тебе соврал, а где – не скажу! Они тут же поймают тебя на неточностях, а я уж сумею как-нибудь отбрехаться: имею опыт. Во-вторых, я тебя знаю столько лет, и ты меня, всё-таки, не предашь. А в-третьих: даже в наших «конторах» не все потеряли совесть!

Но, вопреки прогнозам Кристиана, газеты и телевидение не успокаивались.

Показания Инги косвенно подтверждались: как оказалось, она была такая не одна.

Двумя месяцами ранее против Александра уже было возбуждено уголовное дело по той же статье, в другом городе, только той «Лолитке» было одиннадцать лет.

Та похвасталась одноклассницам, что заработала кучу денег всего за пару встреч с одним «толстым дядей» и угощала их конфетами направо и налево.

Заявление в прокуратуру написали не её родители, асоциальные люди, а учительница, которая юридически не могла представлять её интересы.

Два ящика водки и двести евро решили всё: в присутствии местного адвоката и поддатых родителей девочка произнесла заранее отрепетированную фразу:

– Я вижу этого дядю в первый раз!

Дело было закрыто и отправлено в архив.

* * *

По телевидению несколько раз показали Александра в жёлтом бронежилете: он находился на какой-то конспиративной квартире с опущенными жалюзями на окнах.

Роняя горькие слёзы перед камерой, он изливал душу:

– Из-за клеветнических утверждений этого убийцы от меня отвернулись многие деловые партнёры, я потерял огромные контракты. Но я не успокоюсь, пока этот преступник не будет пойман и показательно наказан. На моей стороне правда и сам Господь Бог!

И он лихорадочно крестился при этих словах.

Во многих городах опять прошли митинги протеста, а в штаб-квартиру его партии даже кинули бутылку с зажигательной смесью. Кстати, она находилась в том же здании, что и офис «Инспекции по защите прав несовершеннолетних».

Дело запахло керосином, и через несколько дней Ингу вернули из психиатрической лечебницы к бабушке и дедушке, а сестра Мода, как юрист, быстро оформила опекунство над племянницей.

* * *

Беспокоить Кристиана в очередной раз Андерс не захотел, хотя это дело интересовало его всё больше.

Однажды Петерсен обратился к Мартину:

– А что ты по этому поводу думаешь?

Эти события обсуждались в каждом доме, и подобный вопрос не мог вызвать подозрения.

Мартин, очередной раз ухмыльнувшись, ответил:

– Сейчас наверняка последует «вброс компромата», но в чём его сейчас будут обвинять, пока не знаю.

Через пару дней Андерс Петерсен убедился в его правоте: на правительственном канале стали обсуждать все сделки фирмы Мода за последние четыре года и его неуёмную энергию в молодости.

Но ни одна из его прежних любовниц не сказала ни единого плохого слова в его адрес, а одна даже заявила:

– Между нами всё кончено, но если бы я встретила его сейчас, обязательно бы помогла!

Репортёры «Первого канала» всячески намекали на его возможные связи с организованной преступностью, но ни единого достоверного факта так и не привели, потому что бизнес Мода был незатейливым: стройматериалы и сантехника.

Государственная пропаганда, потерпев поражение и во втором раунде, начала третий.

Теперь обывателей подталкивали к мысли, что Мод – это неуравновешенный психопат, которого давно следовало поместить в больницу.

Этой теме была посвящена специальная передача, на которую пригласили нескольких врачей, но она с самого начала пошла не по заготовленному сценарию.

Телезрители и публика в студии задавали очень неудобные вопросы:

– А почему это мы должны верить вашему «заочному» диагнозу? Вы Мода и в глаза не видели, а я с ним виделся каждую неделю! – спрашивал один из участников передачи.

– А как такому «психу» удавалось успешно вести бизнес в течение десяти лет? – вопрошал другой.

– А как он мог в течение целого года обивать пороги десятков различных государственных структур – и ни разу не сорваться? – недоумевал третий

Ведущий терялся и мычал что-то невразумительное.

А в конце передачи слова попросил маститый психиатр, которого не пригласили на передачу в качестве консультанта: он пришёл туда сам, в качестве зрителя.

– Перед этой передачей я затребовал в поликлинике его карточку и связался со всеми психдиспансерами. Он нигде не состоял на учёте, и за последние пять лет за ним не числилось ни одного эксцесса, даже примитивного мордобоя. У нас даже права на вождение автомобилем не выдают психически неуравновешенным лицам, а у Мода была лицензия на владение огнестрельным оружием!

Ведущий окончательно стушевался.

А этот врач продолжал:

– От лица «Национальной ассоциации врачей-психиатров» я обвиняю ваш канал во лжи и дезинформации!

Его речь потонула в аплодисментах, а редактор включил блок рекламы, но было уже поздно.

После такого провала ведущего надолго отстранили от прямого эфира, а редактору вынесли строгий выговор: «за нерасторопность»!

Но журналисты других каналов тоже не дремали: не все люди имели интернет, зато телевизоры были даже в самых глухих деревнях.

Они подробно изложили всю историю и предысторию, сопровождая её едкими и острыми комментариями, и полностью показали то знаменитое «интервью» Инги отцу.

Они озаглавили свою передачу довольно просто, и, в то же время, загадочно: «Семь».

Именно столько раз подозреваемый в убийстве обращался к «Первому Лицу Государства», и именно на столько частей они её и разделили.

Престиж главы страны, и до того не очень высокий, после этого упал ещё ниже, и пришлось срочно искать «стрелочника».

На очередное заседание парламента был вызван Генеральный Прокурор, которому указали на «недоработки в работе» и сняли с должности.

В его кресло сел один из его заместителей.

Потеряли свои посты и несколько чиновников среднего звена, но все они как-то не «слетели», а плавно «спланировали» в другие ведомства, на не менее хлебные места.

В посёлке, где родился и вырос Мод, больше всего ценилась физическая выносливость, а не грамотность или знание Закона Божьего.