– Понимаю, что не вчера дело было, а что все-таки случилось? – осведомилась Верина соседка, пытливо заглядывая мне в лицо.

Я снова немного помолчала, а затем ответила вопросом на вопрос:

– Ну и как она тут поживает?

– Ну так, – старушенция поджала губы, – худо-бедно, но хорохорится.

– Хорохорится, говорите? Это потому что Верка пока считает, что никто не знает, где она осела.

– Да почему ж никто не знает? – ляпнула бабка и осеклась.

– Да потому что я первая раздобыла этот адресок, – сделав такое утверждение, я надеялась тут же услышать опровержение.

По лукавым глазам, спрятанным в складках морщин, не трудно было догадаться, что моя собеседница очень хочет возразить, но не решается. Подождав, не расскажу ли я сама, зачем мне сдалась Верка, бабуся продолжила диалог:

– Ну, допустим, ты не первая, кто ею интересуется…

– Что значит не первая? А кому еще до нее дело есть?

– Милиции, дочка, милиции.

– Не может быть, – недоверчиво отмахнулась я.

– Очень даже может быть. Я с милиционером, как с тобой сейчас, о Верке разговаривала.

– А, кажется, я догадываюсь, кого вы имеете в виду. Надеюсь, он был здесь без формы?

– В штатском, – подтвердила бабуля, – но показал мне удостоверение. Милая, он мне ведь все-все про Прошкину рассказал… А мы жили с ней бок о бок и понятия ни о чем таком не имели… Вот надо же как бывает! Мы ей все сочувствовали, жалели ее, а она, оказывается, вот что натворила…

Судя по выражению лица этой старушенции, человек с милицейской ксивой рассказал ей очень увлекательную историю, заставившую изменить ее отношение к Вере. Но что, черт возьми, он ей наплел? Я не могла об этом спрашивать, ведь старательно делала вид, что знаю о Прошкиной буквально все. Бабка отделывалась общими фразами, боясь ляпнуть лишнее, и в то же время она страстно желала услышать от меня новые подробности. Поскольку я их не знала, то продолжала подталкивать свою собеседницу к откровенности.

– Да, похоже, Верка и правда рассчитывала, что стоит ей сменить адрес, и все концы в воду. Но не тут-то было! Это хорошо, что вы уже все про нее знаете.

– Так она нам всем врала, говорила, что Миша родился больным, а оказывается, это она его угробила, – все-таки проговорилась бабка и пугливо огляделась по сторонам. – Хотела от мальца избавиться! Душегубка! Сколько женщин в одиночку детей воспитывают, а она, значит, родила, а потом решила, что он ей не нужен. Ну отдала бы в детский дом! Нет, она его на тот свет отправить собралась… Да и сейчас бьет его почем зря, орет на него, как резаная. Бывают же такие изверги! И как это только ее не посадили и не лишили родительских прав?

– Да вот так, – ляпнула я, чтоб хоть как-то поддержать разговор.

– Ей дела до сына никакого нет! Мешает он ей развернуться на полную катушку. Ведь одни мужики у нее на уме. Никак не нагуляется, прости господи!

– Да вы что?

– Да, она даже мальца с собой на свиданки таскает. Развратница! Чему она Мишку научит? – вопросила отчаянная моралистка, но поскольку я промолчала, она продолжила: – Ну ничего, мы тут отвадили от нее одного хахаля…

– Правда?

– Да, хаживал тут один к ней, симпотный такой, уважительный… Теперь больше не придет, мы ему глаза на Верку раскрыли, – не без гордости призналась старушка.

– А что, к ней еще кто-то ходит?

– К ней ходят, или она к ним… Какая разница? – бабулька не стала дальше развивать эту тему, переметнулась на мою скромную персону. – А тебя-то чем Прошкина задела? Мужика, что ли, увела?

– Ага, – уцепилась я за эту подсказку. – Понять не могу, что он в ней нашел.

– Вот я всегда говорила – мужики слепые! Хороших девок в упор не видят, моя внучка – красавица, умница, а замуж никак не выйдет. Им вот таких развратных особ подавай!

– Да, вы, наверное, правы. А не подскажете, сейчас Верка дома?

– Нет, она обычно часам к четырем возвращается. Отведет Мишу в интернат и шляется где-то по городу… Работает не работает, я в толк никак не возьму, никакой график она не соблюдает.

– Ладно, я, пожалуй, позже приду, когда она дома будет, – сказав это, я развернулась и пошла прочь со двора.

– Погоди, – крикнула мне старушка вслед, но я не остановилась. Придется ей черпать ответы на свои вопросы из собственного воображения.

Все, что требовалось узнать, я узнала. Даже то, почему Павел бросил Веру. Соседи расписали ее в таких красках, что Алябьев тут же решил свернуть с Прошкиной все отношения. Конечно, хотелось спросить бабулю: «Ну, как вы могли поверить первому встречному, пусть и с милицейским удостоверением? Он ведь оговорил вашу соседку, рассчитывая втянуть вас в провокацию, и ему это удалось». Только внутри меня что-то воспротивилось этому. Наверное, это был здравый смысл. Пока я не знала, на чьей стороне правда. Мне не было доподлинно известно, почему Миша стал инвалидом. По версии самой Веры, он родился со страшным диагнозом – детский церебральный паралич. А вдруг это ее легенда? Быть может, Прошкина на самом деле хотела избавиться от ребенка, но в итоге лишила его не жизни, а здоровья.

Я впервые подумала о Вере не как о жертве обстоятельств, нуждающейся в помощи, а как о человеке, заслуживающем наказания за свои грехи. Прошкина явилась к нам в дом, надеясь получить работу, а я пристала к ней со своими вопросами, даже не подозревая о том, что ей нет никакого смысла со мной откровенничать. Я просила ее покопаться в своем прошлом, вспомнить, кому она могла перейти дорогу. Но Вера твердо стояла на своем, убеждая меня, что ничего вспомнить не может. Похоже, она просто симулировала забывчивость. А на деле ее плохая память – это признак нечистой совести. Если так, то нельзя верить ни одному ее слову. Вот, например, почему она сменила трехкомнатную квартиру на двухкомнатную? Может, именно для того, чтобы на новом месте никто ничего о ней не знал. Только городок у нас небольшой, Веру все равно кто-то нашел и втиснулся в ее жизнь. Кажется, этот некто не просто ей пакостит, а мстит.

Сначала я предположила, что этим неизвестным был отец мальчика. Кого еще могла так сильно тронуть Мишина судьба? Но в следующую минуту я разнесла собственную версию в пух и прах. Если это была месть отца, то месть какая-то неправильная. Этот человек не только настроил против Веры соседей, он целенаправленно лишал ее работы, а значит, обрекал сына на голод и нищету.

Уж я-то была специалистом в области мщения, поэтому знала, что действия в этом направлении не носят случайный характер. Акт возмездия должен нести определенную смысловую нагрузку. А в чем смысл этой череды увольнений? Я не находила ответ на этот вопрос. Разве что действовал полный профан или маньяк?

Я запоздало вспомнила о том, что Курбатов, друг нашей семьи, проверил Прошкину и не нашел за ней ничего криминального. Это ровным счетом ничего не значило. Преступление могло иметь место, а вот уголовное дело не заводилось, если все выглядело как несчастный случай.