и замыслы вавилонян: вместо блага приносится горькое разочарование…» – пророчески звучали слова Патриарха в Храме Христа Спасителя.

Библейская аллегория возникла не случайно: утром 31 декабря 1917 года в газете «Дело народа» был опубликован проект декрета об отделении Церкви от государства. Трудно было поверить, что новая власть решилась на такой радикальный шаг. Казалось, еще можно этого не допустить, предостеречь…

Вступивший в силу 23 января 1918 года декрет Совета народных комиссаров «Об отделении церкви от государства и школы от церкви» одним махом перечеркнул тысячелетнюю историю союза государственной власти и Церкви на Руси.

После трескучих фраз о свободе совести и о том, что «каждый гражданин может исповедовать любую религию», тринадцатый пункт декрета гласил: «Все имущества существующих в России церковных и религиозных обществ объявляются народным достоянием». Другими словами, отныне Православная Церковь не владела храмами, древними иконами, церковной утварью и всем, что накопила за тысячу лет. Новая власть все национализировала, то есть нагло присвоила.

И без того воры и дезертиры повсеместно грабили храмы и монастыри. Теперь эти нападения не считались преступлением: в любой момент к настоятелю мог явиться комиссар с мандатом и «на законных основаниях» забрать все, что считал нужным, включая и само здание церкви. По новому декрету преподавание в школах Закона Божия, миссионерская работа, благотворительная помощь бедным и вообще любое участие Церкви в жизни государства на всей территории России были запрещены.

В январе 1918 года в Москве под председательством Патриарха Тихона проходила вторая сессия Всероссийского Поместного Собора, участники которой немедленно отреагировали на декрет соборным постановлением: «Декрет об отделении Церкви от государства представляет собою, под видом закона о свободе совести, злостное покушение на весь строй Православной Церкви и акт открытого против нее гонения».

Гонения… В истории Церкви этот термин применяли к христианам в Древнем Риме, а теперь, в начале XX века, с приходом к власти большевиков гонения начались в России.

«Даже татары больше уважали нашу святую веру, чем наши теперешние законодатели. Доселе Русь называлась святою, а теперь хотят сделать ее поганою», – говорилось в воззвании Церковного Собора от 27 января 1918 года. Соборное воззвание содержало и вполне конкретный призыв: «Объединяйтесь же, православные, около своих храмов и пастырей, объединяйтесь все, мужчины и женщины, старые, малые, составляйте союзы для защиты заветных святынь… Не попустите совершиться этому страшному кощунству и святотатству».

28 января 1918 года в знак протеста против безбожного декрета в Москве состоялся многотысячный крестный ход, возглавляемый Патриархом Тихоном. «Стоя недалеко от Лобного места, я видел, как с различных улиц втекали на площадь бесконечные потоки московского люда, возглавляемого духовенством с крестами, иконами и хоругвями, сверкающими золотом. Говорили, что в процессе участвовали сотни тысяч человек…», – описывает шествие православных литератор Владимир Марцинковский.

В некоторых городах – Нижнем Новгороде, Саратове, Вятке, Владимире – большевики разгоняли крестные ходы с оружием. В Самаре 30 января в ответ на издание декрета верующие объявили трехдневный покаянный пост.

15 февраля 1918 Патриарх Тихон начал заседание Церковного Собора с печальной новости об убийстве в Киеве митрополита Киевского и Галицкого Владимира (Богоявленского) – того, кто три месяца назад на правах почетного председателя оглашал после жребия имя Патриарха. В Киево-Печерскую лавру явились вооруженные солдаты, обвиняя монахов, будто бы они на своей территории прячут орудия. После обыска, который, разумеется, ничего не дал, семидесятилетнего митрополита Владимира под конвоем повели на допрос в комендатуру. Наутро его тело нашли за воротами лавры с огнестрельными и многочисленными штыковыми ранами. «Помолимся об упокоении чистой и святой души митрополита…», – обратился Патриарх Тихон к делегатам собора, и каждый понимал, что нужно быть готовым в любую минуту к мученичеству за Христову веру.

На случай болезни, смерти и других печальных для Патриарха обстоятельств на Соборе было принято постановление о мерах для сохранения патриаршества, наделявшее Патриарха Тихона правом самому заранее назначить себе трех преемников. Оно не соответствовало существовавшим церковным канонам, но было крайне необходимо при сложившихся обстоятельствах.

Каждый день в резиденции Патриарха появлялась все новая информация о разорениях храмов, арестах, пытках и казнях священников и прихожан, которые пытались спасти церковные ценности от расхищения. Советская власть объявила их ворами и контрреволюционерами и жестоко карала.

О том, как происходило изъятие ценностей в резиденции Патриарха Тихона на Троицком подворье, рассказал сам инициатор обыска большевик Мальков, в то время комендант Кремля. В хвастливых «Записках коменданта Московского Кремля» он сообщает, как сильно его раздражали монахи и монахини из кремлевских Чудова и Вознесенского монастырей, «так и сновавшие по Кремлю в своих черных рясах» и живущие по своему, монашескому уставу.

Весной 1918 года все монахи из Кремля были изгнаны. Чтобы уберечь от разграбления древние кремлевские святыни, они уносили с собой иконы, священные сосуды, облачения.

Через провокатора Мальков выяснил, что многие из них обосновались на Троицком подворье, в резиденции Патриарха Тихона. Раздобыв на Лубянке ордер на обыск, комендант отправился в резиденцию. «Смотрим – настоящая крепость. Высокая каменная стена, ворота на замке. Вход через узенькую калитку, и та заперта. Еле достучались. Впускать нас сначала не хотели, все допрашивали: кто, да что, да зачем. Только когда я пригрозил, что буду вынужден прибегнуть к оружию, впустили», – описывает Мальков свое посещение Троицкого подворья.

Среди подозреваемых был и Патриарх Тихон, который «угрюмо глянул» на коменданта «из-под косматых нависших бровей». Чекисты перевернули дом вверх дном и нашли в подполе комнаты отца-эконома древнюю митру, панагии и другие церковные ценности. Отца-эконома под конвоем отвели в ЧК на Лубянку…

Летом 1918 года в советских газетах стали появляться путаные и противоречивые сообщения об аресте царской семьи. В одних изданиях говорилось, будто бы арестован только император Николай II, а его жена и дети находятся за границей, в других слухи о возможном убийстве царской семьи объявлялись провокацией.

Но 4(17) июля 1918 года страшное злодеяние большевиков – расстрел царской семьи в Екатеринбурге – совершилось, и это было сделано по приказу из Кремля. Когда об этом стало известно Патриарху Тихону, он выступил в Казанском соборе на Красной площади с гневной проповедью. «На днях совершилось ужасное дело: расстрелян бывший государь Николай Александрович, по постановлению Уральского областного совета рабочих и солдатских депутатов, и высшее наше правительство – Исполнительный комитет – одобрил это и признал законным, – говорил Патриарх, указывая рукой на Кремль, где заседал ВЦИК. – Но наша христианская совесть, руководясь Словом Божиим, не может согласиться с этим. Мы должны, повинуясь учению Слова Божия, осудить это дело, иначе кровь расстрелянного падет и на нас, а не только на тех, кто совершил его».

Власти долго будут припоминать Патриарху это