— Я уже хочу обратно в Нью-Йорк, — улыбнулась Каталина. Облокотившись на стойку, она растирала замерзшие ладони и не сводила глаз с худого лица Джин. Ей вспомнилось, как она вчера смотрела на нее. И, пусть это будет интуиция, но Каталина уверила себя в том, что дочь хозяев что-то знает и может ей помочь. Нужно лишь постараться расположить девушку хорошо по отношению к себе.

— Вы с Тони друзья?

— С чего ты так решила? — улыбнулась Джин, но тепло, которым отозвались ее глаза, говорили сами за себя — Каталина была права.

— На самом деле, в отеле у меня не так уж много друзей, — пожала плечами Джин. — А Тони — хороший парень. Иногда он протаскивает ко мне в комнату мартини, и мы проводим вечера за просмотром очередного боевика. Или мелодрамы. Это уж как монетка упадет. И, скажу по секрету, мелодрамы предпочитает Тони.

Каталина рассмеялась, Джин подхватила ее смех. К стойке подошел мужчина и оставил ключ от номера, на ходу бодро заявив, что такая солнечная погода — редкость, и не стоит терять время в стенах отеля.

— Решили прокатиться на лыжах, мистер Гюнтер? — приветливо улыбнулась ему Джин.

— Конечно! Один черт знает, когда опять повалит этот снег. Я приехал сюда не в номере прохлаждаться. А вот женушка моя решила совершить набег на ваш знаменитый ресторан. Боюсь, ее скоро раздует до тех размеров, что мне придется развестись. Она подойдет за ключом.

Джин и Каталина одинаковыми насмешливыми взглядами проводили до входных дверей довольно упитанного мистера Гюнтера.

— Мне совершенно не с кем провести этот вечер, — проговорила, будто невзначай, Каталина, вновь все внимание уделяя Джин. — Может, вы с Тони заглянете? Я закажу ужин в номер. Может, удастся найти какую-нибудь настолку.

Джин чуть прищурила глаза и ответила:

— В карты играть умеешь?

— В карты? — переспросила Каталина.

— Ага. В дурака.

— Ну, да, — голос Каталины прозвучал так неуверенно, что для убедительности она твердо кивнула головой.

— Только учти. Мы играем на раздевание. Идёт?

Хитрая улыбка Джин оказалась такой заразительной, что вскоре и уголки губ Каталины поползли вверх.

— Идёт. Тогда в девять?

— Хорошо. И закажи что-нибудь выпить. Тони купится только на алкоголь.

После обеда время начало лететь быстро. Чтобы его хоть как-то скоротать, Каталина достала из-под матраса папку Амелии и ещё раз проглядела каждую страницу в надежде, что при первом просмотре упустила какую-то важную деталь, которая сопоставила бы все точки и сложила идеальную картину происходящего в отеле. Но этой детали не было. И Каталина впервые засомневалась в собственных способностях — уверенность в том, что она справится с поставленной задачей, стремительно падала. «Если кому и под силу возродить хроники, — сказал папа, — то это тебе». Но что, если у нее не получится?

С детства Каталина показывала большую целеустремленность и крепкую силу воли. Это замечали даже родители, ненароком сравнивая Поппи и младшую дочь. Каталина шла напролом, цеплялась за любую возможность показать себя, но уже в средней школе что-то изменилось, и все пошло совершенно по иному сценарию. Каталина превратилась в тень своей сестры, она стала невзрачной, начала много времени проводить за книгами и полностью отдаляться от внешнего мира. Ее глаза больше не горели огнем, а цели и мечты становились все скромнее и скромнее. Тогда, поддаваясь минутам самоанализа, она считала, что просто меняется как личность, даже не подозревая, что сама глушит в себе себя.

Ближе к вечеру Каталина заказала ужин в комнату и попросила дополнить его бутылкой виски. Поднос с заказом был в номере спустя тридцать минут. Еще спустя десять — на пороге появились Джин и Тони.

— Если твои родители узнают, что я пью с постояльцем отеля, — говорил парень, обращаясь к подруге, — меня уволят ко всем чертям.

— Брось, никто же трепаться не будет, — улыбнулась Джин, а Каталина для пущего эффекта помахала бутылкой виски.

Расположилась их троица прямо на полу, обставив себя тарелками с закусками и стаканами, а посреди импровизированного круга образовали карточный стол.

Сперва Тони чувствовал какую-то скованность, и Каталина это видела. Он мало говорил, и совсем не походил на доброжелательного администратора, встретившего ее вчера вечером. Но с каждым глотком обжигающего виски, сознание хмелело и потихоньку открывалось. Тони даже начал иногда смеяться.

Из всех троих, безусловно, лучше всех играл Тони. Хуже — Каталина. Именно поэтому к концу третьей партии девушка сидела перед дочерью хозяев отеля и администратором в джинсах и розовом бюстгальтере. С Тони не слетело ни одной вещицы. Как, впрочем, и с Джин.

Параллельно игре начался разговор, и Каталина, постаравшись пить как можно меньше алкоголя, чтобы запомнить, если не каждую деталь, то важную — точно, внимала каждому слову ребят. По большей части, говорила Джин. Она рассказывала о пансионе, в которой ее заточили еще с шести лет, о том, какого сорта люди там обучаются и как ей иногда непросто все это дается. Говорила она, видимо, больше для Каталины, потому что Тони, помутневшими глазами глядя на свои карты, то и дело кивал, будто соглашаясь с подругой. Речь так и не заходила о чем-то, что имело бы значение для Каталины.

Каталина разлила остатки напитка между стаканами Джин и Тони и в очередной раз обратила внимание на то, что девушка ничего не ест. Возможно, не стоило зацикливать на этом внимание, но у Каталины этого не вышло.

— Джин, — серьезно проговорила девушка, положив карты на пол, — почему ты не ешь?

— Я не хочу. Я поужинала с родителями, — оттараторила девушка, и Каталине показалось, что эти слова слишком привычны для Джин и слетают с ее губ ни один раз за день.

Тони застонал. Он откинулся назад, положив голову на кровать Каталины и, обращаясь к потолку, воскликнул:

— Черт, Джин, ты не умеешь врать.

— Где же, по твоему мнению, я здесь соврала? — Джин тут же ощетинилась, как разъяренная кошка и, последовав примеру Каталины, убрала карты.

Тони пьяно рассмеялся и повернул голову в сторону Каталины. Ему с трудом удалось сфокусировать на ней взгляд.

— Хочешь знать, почему она не ест? Потому что ее чертова старая мамаша лет семь назад сказала, что у Джин жирная задница, и если она не прекратит пихать в себя все съедобное, то к восемнадцати ее раздует до размеров отеля.

Хоть Каталина и выпила немного, ей понадобились время, чтобы ещё раз прокрутить слова Тони у себя в голове. Она взглянула на Джин — по бледному, заостренному и худому лицу девушки градом катились слезы. Глаза