Вперед протискивался медицинский генерал.

– Господа, позвольте… У меня всегда с собой саквояж.Инъекцию нужно.

Вышел.

А Странник бился затылком о паркет, отталкивал кого-тоневидимого:

– Бес! Беса вижу! Уйди, уйди, не замай!

Лакеи хватали его за плечи.

Быстрым шагом вернулся профессор, в руке блестел шприц.

– Крепче держите.

Почти сразу после укола судороги стали слабее.

На белом лице припадочного появилась благостная улыбка.

– Свет, свет пошел… Благодать… – Он открыл поразительноясные, наполненные светом глаза и ласково посмотрел вокруг. – Спаси вас Бог,милые, спасибо, хорошие…

Больного посадили на стул. Зарубина вытирала ему губы,что-то нашептывала, но Странник отыскал взглядом Жуковского.

– Вижу твою душу, енарал, – сказал Григорий звонким, нетаким, как прежде, голосом. – Сильненькая, одним куском. Большой бес тебеништо. Малого беса бойся. Слышь, енарал? Малый бес тебя сшибет! Сторожись!

Генерал на мужика уже не гневался. Поглядывал с жалостью иудивлением.

– Да ты, брат, психический. Тебя не в Чукотку, тебя влечебницу надо. Господа, я велю отвезти его домой. Ротмистр!

Рядом, тут как тут, вырос адъютант.

– Позовите двоих из охраны. Пусть этого отвезут наавтомобиле сопровождения. Он живет… – Жуковский потер лоб, вспоминая адрес.

– На Гороховой, я знаю, – кивнул офицер. – Сию минуту, вашепревосходительство.

Фон Теофельс спустился вместе с адъютантом. Не длячего-нибудь, а просто – остудить разгоряченный лоб.

От разочарования, от ощущения собственного бессилия дрожалируки и путались мысли. Хуже всего был привкус во рту – отвратительная,ненавистная горечь поражения.

Неужто полное фиаско?

Вдоль набережной под мягким вечерним снежком выстроиласьвереница машин (люди круга княгини Верейской перестали ездить в конныхэкипажах, едва августейшее семейство пересело из карет в «делоне-бельвили»).

Ротмистр подбежал к двум авто, «мерседесу» и полугрузовому«дитриху», стоявшим у самого подъезда, прямо на тротуаре. Там сидела охрана,изрядная, но Зеппа она не заинтересовала. Покушаться на жизнь генералаЖуковского, как он сам объяснил начальству, смысла не имело.

Патриотичный «руссобалт» славного сибиряка Базарова сияллакированными боками. Когда Зепп приблизился, из кабины выскочила женскаяфигура. Пригнувшись, просеменила мимо. Это была горничная Зина.

– Что, дон Жуан, заморочил-заболтал бедную девушку? –рассеянно заметил Зепп шоферу, закуривая.

– Что такой «тошуан»? Что такой «саморочил»? – спросилненачитанный и неспособный к языкам Тимо. – Я не болтал. Я молчал. А девушкахороший. Шалко.

– Меня бы лучше пожалел. – Майор тяжко вздохнул. – Дурачиная, простофиля. Не сумел взять выкупа с рыбки.

Верный оруженосец немного подумал.

– «Дурачина» знаю. «Рыбка» знаю. Bedeutung[11]не понимал.

Болвану было строго-настрого заказано вставлять в речьнемецкие слова, но сил браниться у Теофельса сейчас не было.

– Что русскому хорошо, то немцу смерть! – Он скрипнулзубами. – Бедный конь в поле пал… Черт, я не могу вернуться с пустыми руками!

– Если «не могу», то не надо вернуться, – с неожиданноймудростью заметил помощник. – Мошно быть здесь еще.

И посмотрел в зеркало – туда, куда убежала Зина.

Майор закашлялся дымом, сгорбился.

– Нет. Всё пропало…

У подъезда стало шумно. Двое вели под руки Странника, ещеодин нес сзади богатую шубу и бобровую шапку.

– Всё маме расскажу! – кричал божий человек, грозя кому-то,оставшемуся сзади. – Думаете, слопали Григория Ефимова? Натекося, выкусите!По-моему будет! Вы кто все? Букахи-таракахи! А во мне Сила! Я через нее и ночьюзарю вижу! Во тьме кромешной, и в той озаряюся!

Прохожие останавливались, глазели. Кто-то узнал, зашумели:«Странник! Странник!»

Буяна кое-как усадили в «дитрих». Пустили облако пахучегодыма, помчали на большой скорости. Машине сопровождения надо было отвезтиприпадочного и вернуться, пока начальник не собрался уезжать.

А Теофельс внезапно стукнул кулаком по лобовому стеклу,сильно.

– Это я не понимал, – сказал Тимо, неодобрительно глядя назазмеившиеся трещины. – Сачем?

– Затем. – Зепп подул на ушибленный кулак. – Хоть я не божийчеловек, но и у меня бывают озарения.

В последующие два дня майор провел большую работу по сбору,сортировке и анализу информации.

Со сбором помогли сотрудники петроградской резидентуры,остальное – сам.

Два слова о резидентуре.

Германскую разведывательную службу в канун великой войнынедаром считали лучшей в мире. Никогда еще не существовало столь слаженного,столь рационально устроенного механизма по снабжению генерального штабасведениями о будущем противнике. Особенным новшеством была подготовка резервнойсети на время войны – в мирный период эта структура почти не использовалась. Вовсяком случае, ей не давалось рискованных заданий, чреватых обнаружением. Вустановленные сроки специальные инспекторы из центра проверяли состояние сети,обновляли инструкции.

Сотрудники делились по профилю предстоящей работы. Имелисьагенты по мобилизации и передвижению войск; по военной технике; по диверсионнойдеятельности; по вербовке; по распространению слухов. Отдельное место занимали«агенты влияния», которые не всегда знали, кто и в чьих интересах ихиспользует. К этим относились с особенным сбережением.

В момент, когда война стала неизбежной, вся резервная резидентурапо установленному сигналу (закодированное сообщение во всероссийской газете)перешла в боевой режим – то есть сменила место проживания, а в некоторыхслучаях и имена.

Вся эта отлично работающая, успевшая набраться опытаорганизация была в распоряжении фон Теофельса. Довольно было дать знать, чтоименно его интересует. Сведения по цепочке начали поступать буквально черезнесколько часов.

Их было много, сведений. Даже слишком. Информацией озанимающем майора объекте петроградский воздух был перенасыщен. Ни о комстолько не болтали, не сплетничали и не злословили, как о Страннике. СначалаЗепп просто утонул в потоке разномастной, часто противоречивой информации. Нопотом применил очень простую и действенную методику, которая многое прояснила.