— Это выбор без выбора, — качнув головой, отступаю. Мне страшно, что он меня ударит, разобьет лицо и нос. Как в тот раз, когда я не хотела ехать с ним в столицу, на встречу с его партнерами. — Я говорю — нет.

Папа жестко кривится, словно это слово перечеркнуло наши прожитые вместе годы и его любовь ко мне, если она была… И, повернувшись ко мне в профиль, он широким жестом показывает на дверь.

— Вон пошла.

Давид. Наши дни

— Что ты хочешь этим сказать?

На мягком стуле словно гвозди насыпаны, неудобно и твердо. После заданного вопроса встаю и отхожу к распахнутому окну. Соколов — жаркий парень, ему осень нипочем, в кабинете натуральный дубарь, но моему урагану в штанах — это даже на пользу.

— А то и хочу, — Данька отклоняется на спинку стула и закидывает ноги на стол. — Не существует такой. Арина Ласточкина, видимо, живет по подделанным документам.

— Вот-те раз…

— Угу, — друг тянется к телефону и показывает мне «минуточку». — Яна, пробей еще двоих. — Данька прикрывает ладонью трубку и спрашивает у меня: — Малышню, как звать?

— Миша и Юля, но… если имя не настоящее у мамы, то…

Соколов хитро улыбается.

— Детей-то она все равно как-то регистрировала. Они же в школу ходят?

— Должны. Я не знаю.

Поднимаюсь. Стул достал — намял бедра, теперь все внизу горит и тянет. Лучше постою.

Пока Данька передает информацию помощнице, я смотрю на город. Райончик здесь гиблый — серый и зашмыганный, чем-то напоминает двор, где Ласточкина живет.

Что-то с этой женщиной не так. И мне до того интересно все узнать, что я лишаюсь сна на несколько дней, но в одиночку, в сети, ничего о ней не могу найти. Она будто призрак пришедший из сумеречной реальности. И такой желанный призрак, что я даже сейчас, вскользь думая о Ласточке, не могу сдержать либидо. Встряхнувшись, оборачиваюсь к Даньке через плечо.

— У тебя есть выпить чего-нить?

— Ты же не пьешь.

— Скоро начну, жопой чувствую.

— Баба довела? Та самая, Ласточка?

Отмахиваюсь. Мол, все-то ты понимаешь, а Данька понимает как никто лучше.

— Она моя пациентка. И занята…

— Сомневаюсь, что тебя это остановит, — Соколов перекладывает бумаги, что я привез из больницы. Скудная информация о девушке и ее детях. Очень все лаконично, правильно и кратко, будто искусственно прописано.

— Кстати, она перевела деньги на клинику. Можно как-то пробить счет? — интересуюсь.

— А смысл? Имя ведь тоже самое. Чистенькая анкета, будто девчонка лет десять назад только на свет родилась.

— Да только ей почти тридцать.

— Вот в чем вопрос, — подняв вверх указательный палец, Данька усмехается. — Что девица вытворяла и где была первые двадцать лет своей жизни?

— Дань, скажи… — чувствуя, что возбуждение немного отпустило, возвращаюсь к столу. Недовольно таращусь на сидушку стула, вроде все ок, что ж так жмет меня со всех сторон? Словно под затертый дерматин камней напихали.

— Давай уже, любвеобильный наш, жги, — Соколов потягивается в кресле, хрустит пальцами и разминает плечи, после все-таки тянется к столу и выставляет наверх бутылку коньяка и две стопки.

— Может, зря я лезу к ней, а, Дань?

— А сам, что чувствуешь?

— Та пиздец! — одним махом выпиваю предложенный напиток и киваю, чтобы налил еще. — Давно меня так не штормило.

— Да вы влюбились, Доктор-не-болит.

— Если бы, — шепчу и выпиваю еще. — Она замужем. А у меня пунктик…

— Пф… — Даня наблюдает за моей рукой, улыбается, когда я снова тянусь к стакану, и отставляет бутылку на полку, не наливая добавки. Жадина. — Ты же говорил, что мужа и следов мужика в квартире нет.

— Так и есть. Да там, — в голове взрываются пузырьки алкоголя, ноги ведет. Все-таки сажусь на твердый стул и растекаюсь по спинке. — Там просто ужас. Она в такой бедности живет… с двумя малявками. Можно подумать, что бухает по-черному и водит алкашей, но нет же! Я ведь сутки с ее детьми возился — они такие… такие чудные и умненькие. А она… до того измученная, будто тянется из последних сил. Нет, здесь что-то не так. Меня будто прокрутили через жернова, когда встретился с ней взглядом. Данька, я ее… сука, придурок полный, не удержался… поцеловал, когда уходил. Пиздец! Вот скажи, чем я думал? Башку от ее запаха свернуло напрочь.

Данька молча смотрит на меня и хитро лыбится.

Пьяно веду рукой, отмахиваясь от взгляда Соколова, будто от назойливых мошек.

— Все. Молчи тоска! Молчи зеленая!

— Аверин, круто ты попал на любовь, — друг еще сильнее скашивает улыбку, сверкает разноцветными радужками, словно его мои переживания потешают. — За это стоит выпить, — и догоняет меня стопкой коньяка.

— И что делать?

— Добиваться, — хлопает перевернутой стопочкой по столу, заставляя меня дрогнуть. — Если так вштырило, однозначно стоит попробовать.

Оглядываюсь в окно. Никогда не добивался женщин. Они вешались на шею, как пиявки, отдавались без вопросов и обязательств, а если я сталкивался с преградой, шел к следующей.

— Дань, с моей особенностью…

— В жопу, Давид. Эта особенность прогрессирует, потому что у тебя нормальной бабы нет. Горячей, такой, чтобы мозг плавился, а в штанах остывало хоть изредка.

— Да вдруг и эта не горячая?! Откуда мне знать? Первое впечатление может быть ошибочным, я не верю в любовь с первого взгляда.

— А с первого вдоха не хочешь? — ну прямо, как в воду смотрит проницательный наш Соколов.

Вспоминаю, как Арина дышала, когда меня увидела впервые, как дрожала, когда я ее осматривал, а потом, как жадно трахалась с моим языком в подъезде. Это ли не доказательство, что она мне подходит?

— Можно только проверить, — подхватывает мои мысли Данил, продирает русые волосы пятерней. — Вообще, я тебе даже завидую. Найти цель в жизни — это ли не круто.

— Круто, да. Ошизеть, как круто. Я скоро истекать этой крутостью буду, как парным молоком, если ее не трахну.

— Эм… Так в чем проблема? Давид, я тебя не узнаю. Ты что не знаешь, как бабу на кровати разложить? Тебе инструкцию выписать?

— Она не такая, Данька. Я прямо чувствую, — тру кулаком ноющую грудь.

— Главное, что чувствуешь здесь, — показывает на солнечное сплетение, — а не задним местом. Это уже чего-то да стоит.

— Бля, поговорили о бабах. Я же теперь, пока не нагну Ласточку, не успокоюсь, — встаю и переваливаюсь корпусом через окно. Холодный воздух влетающий в грудь помогает прийти в себя. Я даже сейчас, просто говоря о девушке, жажду ее, как чумной. Одержимость какая-то. — А знаешь, что самое хреновое?