Я не разозлился на самом деле. Не могу почему-то на неё злиться. Такая она бесхитростная.

— Я тебе рассказываю всё как есть. Чтоб ты всё про меня знал, — она подползла обратно. — Никто больше и не смотрел в мою сторону, кроме муженька моего бывшего. Мельника младший сын он, — зачем-то уточнила она. — Я для их семьи не ровня. Но ты не подумай, что я на богатства их позарилась или хотела в их доме жить. Я как про свои мечты рассказываю, так можно так подумать. Но не потому я. Хотела я всю жизнь с одним мужчиной прожить и верной ему быть. Родить деток. Кроме него у меня никого не было. Вот я и держалась за него. Хотела, чтобы у нас всё по людски было, правильно.

Она хочет детей. От меня никаких детей уже быть не может. Наверно я не знаю, но с чего бы у нежити были живые дети? Отпускать мне придется Гостяту.

— Ну так и если вернется твой муж, впустишь его обратно?

— Нет, не смогу теперь, — она покачала косматой головой. Подсохшие волосы разметались по голым плечам. — Я тебе отдала своё сердце, другого мужчины у меня никогда не будет.

— Сравнила с предыдущим, не в его пользу вышло, — это я зря сказал. Не знаю, чем думал. Но она опять ответила бесхитростно.

— Не в том дело, у тебя доброе сердце.

— Ты обо мне ничего не знаешь.

— Это не правда. Я много чего знаю, — она приподнялась, нависая надо мной. — Ты столярничать любишь, из под твоих рук много красоты выходит. Человек с чёрствым сердцем такую красоту создать не сможет. Руки у тебя умные и дерево ты сердцем чувствуешь.

— И всё?

— А ещё к тебе лесная живность тянется. Это мне особо удивительно, но их ты тоже сердцем чувствуешь.

Видела же она как я волка гладил. Или ещё что-нибудь успела подсмотреть?

— Положено по статусу, — ответил я. — И всё равно ты ничего про меня не знаешь.

— Мы вон сколько уже разговариваем.

— И всё ты про себя рассказываешь.

— А ты меня слушаешь, — она снова устроила голову у меня на груди. — Меня никто никогда особо не слушает. С девушкой одной недавно также, в ночь, разговаривали. А больше и не интересовался мной никогда никто.

Слушать я умею. Только и делаю, что слушаю, что в лесу творится.

— С какой девушкой? — спросил я.

— Так с Радой! Это она меня отправила в лес за водицей для Ракиты. Они с Радой одновременно детей родили, и у Ракиты роды были сложные. Теперь вот надо её на ноги ставить. А мужья так и не вернулись и не знают, что у них детки родились. Сыновья.

Она опять мечтательно вздохнула и снова я почувствовал укол в груди. С живым человеком ей будет лучше, чем со мной. И умения у неё для людей нужные, а тут, в лесу, они особо без надобности. Что она будет делать здесь — зверьё лечить? Прикапывать вурдалаков? Проверить бы надо, не повставали ли? Завтра пройтись. Хорошо с Гостятой, но я за эти дни из дому не выходил почти.

Рада — та самая девица, на чей зов мы с Водяным снялись Купальской ночью и помчались её жениха из лап Кикиморы вызволять. А потом, почитай, вытащили с того света. И Рада в этом много помогала. Сильная духом девица.

— Когда вернешься и Раду увидишь, чтобы водицу передать, скажи ей, что Леший её видеть хочет.

— Как она придёт к нему, Алёша!? — испугалась Гостята. — У неё дети малые, грудные!

— Двое родилось? — удивился я.

— Один её, второй Ракиты, — пояснила мне знахарка. — А кормит она обоих. Ракита то болеет тяжело.

— Ясно мне. Тебе возвращаться надо, — вздохнул я. — А ты здесь.

— Ну не при смерти она, — начала оправдываться Гостята. — Когда я уходила, ей лучше стало. Несколько капель водицы целебной, что оставалась у меня, подействовали. Пошли со мной! — она схватила меня за руку. — Алёша, пошли! Мне тебе предложить нечего. Кроме избушки у меня ничего нет Но я буду хорошей женой.

— Зачем мне твоя избушка, я этот дом сам построил, — улыбался я, смешила она меня. Но было и грустно.

— Тогда и ещё лучше сможем построить. Ты столярничать будешь — это очень мастерство хорошее!

Наверное я при жизни был столяром, а может заодно и плотником. Большая у меня страсть ко всему этому.

Но с людьми Лешему не жить на их территории. Я теперь из этого мира, из нежити.

— Я, Гостята, к людям не пойду, — ответил ей.

— Твёрдо уверен? — она головой покачала. — Поговорим ещё об этом. Давай пока спать.

Глава 14. Гостята и Кощей

Когда я проснулся, её рядом не было. Я успел почувствовать, как пробежалась по горлу тревога. Но слух у меня хороший — гремят в доме посудой. У печи Гостята, что-то с утра готовит.

Поднялся с постели, прошёл по дому, увидел там где и ожидал Гостяту. Стояла она у печи, босая, нечесаная, в одной моей рубахе на голое тело. Рубаха ей была большая, много открывала ей шею и грудь, рукава были по локоть закатаны. А волосы распущены, лохматы, за спину перекинуты.

— Ты почто нечесаная у печи стоишь? — рассердился я. — Ты же еду готовишь.

— Ни один волос не упадёт, ты не бойся, — отвечает она звонким колокольчиком. — А если боишься есть что я готовлю, я сама всё съем.

— Нет, я так не согласен, — я подошёл и собрал ей волосы со спины и плеч.

— Ты что ли заплетать меня будешь? — удивилась Гостята.

— Нет, не буду, — уложил аккуратно её космы обратно. — Посмотрю, как у моей печи Анчутка колдует.

— Кто я? — она рассмеялась. — Дома у себя я сызрани прибранная ходила. И причесанная и с платком, — она запустила пальцы в свои густые волосы. — Да тяжелы у меня косы, тянут голову вниз. Так у меня головушка болела. Только в бане и отдыхала. И на ночь не расплеталась, уж больно это моему… — договаривать не стала, а я сделал вид, что не заметил. Уткнулся носом ей в шею. В доме было прохладно, а у печи жарко. Нечесаная Анчутка вся разомлела, пока готовила.

— Ты ведовка, вот и тянет тебя ходить простоволосой, — предположил я. Сам уже подумал, что не мне, Лешему, требовать соблюдения людских приличий.

— Никакая я не ведовка, — надулась Гостята. — Знахарка я!

— Ведовка, ведовка, просто про себя не знаешь, — я не мог от неё отлипнуть. Размышлял, что лучше — тащить лохматую