Если, конечно, выйду из местного участка живой.

Впрочем, всерьез бояться не получалось: есть Ангелика, и если я с ней не свяжусь завтра, она поднимет панику. А даже если бы ее не было… Это здесь шериф — правая рука Творца, но даже если захочет, вынести приговор он не сможет, все равно придется отправить меня вместе с материалами в Фонт. А уж там вряд ли кто-то позволит себе нечто подобное.

— Сумку! — Лапа Блака перегородила коридор.

На пару секунд я замерла в растерянности, не понимая, чего еще он от меня хочет, но потом сообразила: я продолжала нервно цепляться за ручку сумки, которую не выпускала из рук с того самого момента, как попыталась с ней вместе вернуться в купе. Рефлекс, надо же…

Я молча сунула имущество шерифу, и тот освободил проход.

А снаружи меня встретил ветер. Он пах остро и солоно, непривычно, странно — и хлестал почище розог. Судорожно всхлипнув, я обхватила себя за плечи в попытке согреться: тонкая блузка — плохая защита от такого мокрого шквала.

Возле вагона ждали еще двое полицейских младших чинов, один держал в руках аурограф — артефакт для фиксации отпечатка внешних слоев ауры. Ну хоть что-то у них тут организовано нормально!

Я без лишних уговоров сунула дрожащую руку в небольшой черный ящичек. Поежилась, когда по коже словно прошлись мелкими иголками, но дождалась, пока артефакт мелодично пиликнет, сообщая об окончании процедуры.

— Часто приходится сдавать? — Завр кивнул на коробочку, когда ее хозяин разрешил мне убрать руку.

— Нет, — отозвалась я. — Послушайте, а мы можем уже пойти в этот ваш участок? Если я тут еще и простужусь, то засужу вашего начальника к демонам!

Ну вот, я знаю Блака всего несколько минут, а его общество уже дурно влияет. Не припоминаю за собой привычки грозить кому-то судом. Наверное, это какой-то внутренний протест против произвола шерифа: легкость и небрежность, с которой он нарушал все мыслимые законы и правила, вызывала оторопь и… видимо, желание доказать ему, что закон — он все-таки един для всех, что бы ни думали по этому поводу разные индивиды.

— Извините, я… — растерянно пробормотал Завр и беспомощно огляделся. — Ладно, только давайте быстрее. Я сейчас вернусь, прикрой, — бросил он третьему полицейскому. Тот понимающе кивнул. — Пойдемте.

— Руки! — буркнула я возмущенно, стряхнув с локтя крепкие пальцы мужчины. — Я вроде бы пока только задержана, а не арестована, и вроде бы не сопротивляюсь.

— Извините, — повторил Завр виновато и больше хватать меня не стал.

К счастью, далеко идти не пришлось, полицейский фургон ждал возле самых путей, понадобилось только обойти вагон и преодолеть несколько десятков метров через разъезды. Впрочем, к концу дороги я все равно перестала чувствовать конечности и даже при большом желании не смогла бы поддерживать разговор, если бы конвоир его затеял: слишком стучали зубы.

Транспорт, к моему облегчению, оказался не мрачной клеткой для перевозки заключенных, а обычным, пассажирским — еще не автобус, но уже не классический фургон. В квадратном кузове — два ряда сидений вдоль стен, пространство посередине занято парой намертво прикрученных прямо к полу ящиков непонятного назначения — небольших и, кажется, жестяных. В какой-нибудь из них я бы, пожалуй, поместилась, если ужаться. Очень надеюсь, что они не арестованных в этих банках перевозят…

Оставлять задержанную одну Завру не пришлось, он сдал меня с рук на руки скучающему водителю, обаятельному мужчине с темными волосами непривычного красноватого оттенка — видимо, среди его недавних предков затесались выходцы из Зеленого лепестка.

— Устраивайтесь поудобнее и не грустите, — весело обратился ко мне водитель, развернувшись на своем месте боком и разглядывая меня с интересом. Я только и смогла, что отрывисто кивнуть в ответ. Мужчина озадаченно нахмурился, а потом брови его удивленно выгнулись: — Э, а чего это вы такая синяя? Замерзли, что ли?

На мой новый отрывистый кивок водитель отреагировал еще большим удивлением, а когда я передернулась от прокатившейся по телу крупной дрожи, мужчина опомнился.

— Э нет, так не пойдет. Сейчас, где-то у меня тут было…

Место между единственным входом и водительским сиденьем занимал еще один ящик, в него-то мужчина и закопался, что-то невнятно бормоча. Наконец на свет он извлек толстую промасленную тряпку, оказавшуюся при ближайшем рассмотрении курткой. Расправив ее, водитель приблизился ко мне с некоторым опасением во взгляде, как будто этой самой курткой ему предстояло ловить какое-то очень кусачее животное.

— Только она не очень чистая, но больше ничего нет… Надо?

Я опять отрывисто кивнула. Да плевать уже на блузку! Здоровье дороже, а так до воспаления легких недалеко…

Мои плечи в толстую, тяжелую, пахнущую смазкой робу водитель укутал сам — заботливо, отечески. Обернул, поправил… Я прикрыла глаза, пытаясь дышать неглубоко и одновременно зарыться в куртку поглубже, — да, пахла она резко и неприятно, но была теплой. Причем теплой в прямом смысле — кажется, где-то под этим ящиком располагалось горячее сердце автомобиля, которое неплохо ее подогрело.

Окинув меня задумчивым взглядом, водитель вдруг радостно просиял и раздосадованно хлопнул себя ладонью по лбу, после чего опять зарылся в свой ящик. А через несколько секунд сел рядом со мной, прижимая к груди потертый жестяной термос.

Кажется, я уже люблю этого человека…

Обжигающе-горячую крышку-кружку водителю пришлось вкладывать в мою руку почти силком. Сначала разжать судорожно стиснутые пальцы, потом — пристроить трясущуюся ладонь на гладком бортике. Правда, выпустить мою руку из своей он так и не решился: видимо, понимал, что я скорее разолью напиток на себя и еще обварюсь ко всему прочему, чем напьюсь.

— Э! И точно ледышка, — хмыкнул он, выпростал из-под куртки вторую мою ладонь, сжал своей свободной. Руки у него были рабочие — грубые, жесткие, такие же промасленные, как роба на моих плечах. Но восхитительно горячие. Нет, определенно, я уже его люблю! — Что там стряслось-то такое?

— Труп, — лаконично выдохнула я. Меня все еще трясло, так что строить длинные фразы пока даже не пыталась.

— Эге! — неопределенно присвистнул мужчина. — Да вы пейте, пейте чай, простудитесь еще! Что вы в таком виде выскочили? Не лето же…

Я с шумом отхлебнула восхитительно горячей и изумительно сладкой жидкости, не чувствуя другого вкуса, кроме сахара.

— Меня ваш ше… риф не спрашивал! — Поведение Адриана Блака настолько возмущало, что я даже сумела выпалить все это на одном дыхании, всего единожды запнувшись в середине.

— С ним бывает. — Улыбка у мужчины оказалась замечательной — лучистой, искренней. Я даже непроизвольно растянула дрожащие губы в ответной.

— Он всегда такой?

— Какой? — уточнил водитель.

— Громкий и грубый.

— Да нет, что вы! — заступился он за своего начальника. — Адриан — хороший мужик и шериф хороший. Просто третьи сутки уже на ногах, а ему не спать вредно.