– Ты не можешь ошибиться! – уверенно возвестил он. – Я это знаю. Только не спрашивай меня, откуда, – просто знаю, и всё!

– Ну и ну! – только и осталось выдохнуть мне. – У меня такое ощущение, что все вокруг знают меня лучше, чем я сама!

– Так ты согласна? Звать Лику в гости?

– Ладно, так уж и быть, знакомь! Кстати, Лика – это Анжелика?

– Нет, – он улыбнулся. – Её зовут Лидия, но она ужасно не любит своё имя!

– Как мне это знакомо!

– И ты тоже? – изумился он.

– Было дело. Правда теперь… – сердце моё радостно забилось лишь при одном воспоминании о незнакомце. – Теперь я его люблю… Имя, в смысле.

– Я так и понял.

– Вася, тебе не кажется, что мы засиделись? Ого, уже второй час ночи! Я даже в Москве не позволяю себя так поздно ложиться! Давай-ка я посуду помою, а ты в холодильник всё убери. И не спорь со мной! Я обожаю мыть посуду!

– А я и не собирался, – усмехнулся он. – У нас с тарелками взаимная нелюбовь. Всё никак не соберусь купить посудомоечную машину…

– Вот женишься на своей Лидии, никакая машина больше не понадобится!

– Это да! – без особой радости в голосе сказал он. – Не понадобится…

Глава 6

Только когда в моих руках оказался карандаш, думы о Матвее отступили на второй план, превратились в фон – тоскливый лилово-сизый. Полдня я ждала нежного касания по плечу или радостного оклика – увы, все мои перебежки из одного двора в другой, с одного переулка в следующий закончились ничем. И в конце концов я махнула на свои метания рукой, остановилась в первом попавшемся дворике, раскрыла альбом и, выбрав наиболее интересный ракурс, провела по чистому листу первый штрих. Следом за ним и второй не заставил себя долго ждать, а вскоре я полностью погрузилась в процесс, позабыв обо всём на свете. Моей способности отключаться в моменты творчества от действительности завидовали все мои однокурсники. Ничто не могло меня отвлечь – ни жадные взгляды зрителей, ни оценивающие реплики, язвительные или хвалебные. Это моё умение и дома спасало меня – ну как можно работать в окружении постоянно снующих туда-сюда родственниц? А я могла и очень этим свойством дорожила.

Вот и сейчас, стоило мне только оценить всю живописную прелесть оконных рам, расчерченных на тысячу маленьких окошек, и черепичных навесов, и выцветшей деревянной лестницы, заканчивающейся непроницаемой чёрной дырой куда-то в бездну, и вереницы разноцветного белья, развевающегося, словно паруса, на ветру, – и вот уже какая-то сила прочно связала меня с этим пространством и не могло найтись никакой другой силы, которая сумела бы вырвать художницу из плена линий и цветов…

– Она стояла, в цветы одета, и лёгкой ниткой плела судьбу…

– Матвей!

Я очнулась в тот же миг, как услышала за своей спиной знакомый голос. Долгожданный голос. Вот и нашлась сила…

– Изольда! Я здесь и снова вижу вас!

– Как вы меня нашли?

При свете дня облик его как будто сам наполнился солнцем и оттого казался чуточку призрачным, но таким родным! Да, родным, осознание этого пронзило меня сразу же и потрясло, признаться, до глубины души.

– Я же говорил вам: связь теперь не разорвать! А вы, Изольда, – вы ждали меня?

Он коснулся моих пальцев своими. Совсем легонько коснулся, но то же ответное движение тока, что вчера заставило меня на миг отключиться, и сейчас встряхнуло всю, да так яростно, что чуть не сбило с ног.

– Можете не отвечать…

Он убрал руку, и я опять смогла дышать, и думать, и говорить.

– Мне нравится ваш рисунок.

– Он пока не закончен…

– А меня как раз устраивает такая… незавершённость. В ней есть устремление к совершенству. Само же совершенство меня пугает, признаться.

– Пугает?

– Пугает. Как всё окончательное и мёртвое.

– Интересный взгляд на вещи…

– Кстати, о вещах! Как поживает ваша белая рубашка?

– Прекрасно поживает! – улыбнулась я. – И сама по себе, и надетая на меня…

– Значит, о моём приглашении вы не забыли?

– Н-нет. Я, правда, не уверена была, что…

– Что я об этом не забыл? – с полуслова понял он. – Как я мог позабыть о женщине, которая в одно мгновение овладела моим сердцем? Но вы, верно, беспокоились, что я так долго не давал о себе знать? На то были причины, о которых я пока умолчу… Изольда, вы позволите мне посидеть рядом с вами? Я не буду вас отвлекать!

– Конечно! А отвлечь вы меня всё равно не сможете – когда я рисую, то всё вокруг перестаёт существовать…

– Вот и славно!

Он опустился на скамейку рядом, в полуметре от меня – нас разделял только пакет с моими вещами, – и притих. Я вновь взялась за карандаш. Нужно было разобраться с тенями, дорисовать крышу и оживить рисунок каким-нибудь существом – спящим котом или псом, к примеру. Полчаса назад я как раз приметила одного такого, шустрого котяру непонятной расцветки, спрыгивающего с подоконника на козырёк навеса, а оттуда – прямо на асфальт. Но куда он делся потом, не углядела. Ничего, изображу по памяти, тем более что кошек в своей жизни я перерисовала множество!

Но, как я ни старалась, как ни заставляла себя сосредоточиться, вовлечься в процесс рисования мне не удавалось. Вот не шло, и всё тут! Никак я не могла забыть о присутствии человека рядом, хотя человек этот, как и обещал, сидел смирно и даже, кажется, старался не дышать!

– Матвей, видимо, я погорячилась… Не замечать вас – выше моих сил!

Выпалила и сама ужаснулась той двойственности смысла, что прозвучала в моих словах.

– Ваш пыл мне нравится, но… но вы, кажется, совсем не то имели в виду? – он смотрел на меня внимательным взглядом. – Может быть, мне лучше пока уйти? Погулять в сторонке…

– Нет! – вскричала я, порывисто схватив его за руку. – Я сюда завтра вернусь, а сейчас… А пойдёмте кофе попьём, Матвей? Есть тут поблизости какое-нибудь хорошее кафе?

– Есть! – он прикрыл другой рукой мои пальцы, отчего я почувствовала тягучую сладость где-то в животе. – В театре оперы – прелестный кафетерий, в котором колдует один из учеников папаши Гройса. Самого Гройса мы посетим в другой раз – должен же я и кулинарную дорожку протоптать к вашему сердцу! – а в театр мы всё равно собирались. Как вам моё предложение, Изольда? Перед спектаклем выпьем по чашечке кофе, а продолжим в антракте…

– Чудесное предложение! – Я боялась дышать, чтобы не спугнуть то неуловимое, что вдруг ощутила