— Скоро я буду рисовать по сезонам, — сердито разглагольствовал он. — Зимой — костры и камины, летом — заснеженные аллеи, чтобы люди могли спасаться от жары. Впрочем, нет, заснеженные аллеи пойдут в любое время года. В этих картинах станут хранить бутылки пива.

— Вы могли бы поставить это на поток и сделать хорошие деньги, — уже не скрывая улыбки, сообщила я. — Но если говорить серьезно, почему бы вам просто не отказать баронессе?

— Откажешь ей, как же, — проворчал Брик. По-моему, за время разговора он успел слегка успокоиться, так что судьба чернильницы прочие бьющиеся предметы не ожидала. — Эта баронесса — близкая родственница самой королевы.

— В таком случае — следует согласиться, — заявила я, усаживаясь за стол.

Художник в немом удивлении наблюдал за тем, как я, поставив сбоку запасную чернильницу, предварительно захваченную из шкафа, притянула к себе лист бумаги и вывела красивым витиеватым почерком с завитушками следующий текст:

Заказ герцога выдумкой не был: хотя оман всегда лично принимал решения по подобным вопросам, я, в силу своих обязанностей, тоже была осведомлена о предстоящем поле деятельности.

Сперва Брик наблюдал за моими действиями с чрезвычайно сердитым видом. Еще бы, ведь я по собственной инициативе отвечала согласием на не понравившийся ему заказ. Да, он и сам не видел способа не согласиться, но одно дело, когда решение (пусть даже неизбежное) принимает сам художник, и другое — помощница, не имеющая подобных полномочий. Однако по мере того как на листе появлялись все новые строчки, выражение лица омана менялось. В конечном итоге брови изогнулись в легком удивлении, а в глазах появилась смешинка.

Выведя последнее слово, я возвратила перо на место и удовлетворенно просмотрела письмо.

— Вам остается поставить подпись.

Я произнесла это не категорично, конечно. Только Брику было решать, но он ухмыльнулся и практически не раздумывая потянулся за пером. Что и неудивительно: климат у нас теплый, так что в середине апреля никому даже в голову не придет греться у камина. И если обогреть гостиную — единственная цель, с которой сделала заказ баронесса, она сама откажется от этой идеи. Что нам — ну, то есть Брику — и требуется.

— Браво! — отметил художник, и мне, разумеется, было приятно это слышать. — Раз так, у меня будет для тебя еще пара-тройка подобных дел. Хочешь кофе?

Этот переход от одной темы к другой оказался, мягко говоря, резким и застал меня врасплох. Поэтому я ответила односложно, не вникая в подробности системы отношений «подчиненный-работодатель» и ощущая неправильность происходящего лишь где-то на краю сознания:

— Да.

— Вот и хорошо. Мне лично он необходим.

И Брик вышел из кабинета, не оглядываясь ни на меня, ни на украшающее стену пятно. Должно быть, кабинет придется заново красить, но делать это предстоит никак не хозяину дома. И, к счастью, не мне.

Художник прошел прямиком на кухню. Прислуга уже ушла, так что он сам достал с верхней полки банку кофе, перекинул зерна в магическую кофеварку и поднес руку к приводящей ее в действие руне. Содержимое завертелось, забурлило, и десять секунд спустя к нашим услугам был готовый напиток. Точнее, почти готовый: добавлять (или не добавлять) сахар и молоко каждому предстояло на свой вкус. Брик молока не брал совсем, да и сахара — пол-ложечки. Меня даже подмывало спросить, отчего он попросту не жует кофейные зерна, раз уж пренебрегает другими ингредиентами напитка. Но, конечно же, этот порыв я сдержала.

Налив кофе в свою чашку, оман предоставил мне наполнять свою, а сам прошел к столу.

— Вчера вечером ты выступила против Альмога Аялона, — заметил он, когда я взобралась на один из высоких стульев напротив. — Это было очень смело.

— Скорее глупо, — усмехнулась я, отпив кофе.

Брик эти слова никак не прокомментировал, продолжая сверлить меня своими красивыми карими глазами. То есть утверждение мое не оспорил, но и согласия не выразил.

— Почему ты так поступила? — поинтересовался он.

Я пожала плечами, надеясь отмолчаться, но не удалось.

— Речь шла о моих работах, — упорно продолжал Брик. — Ты знаешь меня совсем недавно; сказать, что у нас близкие отношения, нельзя никак. Что заставило тебя за меня вступиться?

Как же они мне надоели с этими своими вопросами! Прямо мания какая-то: всем надо объяснять причины своих поступков.

— Я об этом особенно не задумывалась, — сказала я, стараясь, чтобы голос звучал так же бесстрастно, как у самого Брика. — Просто… как бы это сформулировать… Бывает так, что умные люди говорят умные вещи — и можно слушать до бесконечности. Бывает, что дураки несут такой бред, что на него даже внимания не обращаешь. А бывает так, что умный человек говорит полную чушь, но облекает ее в такую форму, что кажется, будто каждое слово на вес золота. И его слушают хотя бы просто потому, что все знают, насколько он умен. И вот в таких случаях кричать хочется.

Оман молчал, и по его лицу я никак не могла понять, считает ли он сказанное бессвязным бредом или же понял и согласился.

— Аялон — парень старой закалки, — промолвил наконец Брик, откидываясь на спинку стула. — У таких людей свой взгляд, и они будут держаться его, хоть весь мир рухни.

— А тот молодой художник? — спросила я, радуясь, что разговор свернул со скользкой темы моих мотивов, а также стремясь заполнить пробел в собственных познаниях. — Дов Вейн, кажется?

Брик поморщился, будто увидел на столе недодавленное насекомое.

— Вайн, — поправил он. — Да, художник. Лет пять назад он написал отличную картину. Проявил себя как оман. Работа вышла действительно незаурядная. Потом была еще пара удачных картин, но попроще. А дальше — все, застой. Творческая регрессия, как будто и не было таланта. Такое бывает. Ничего по-настоящему стоящего он с тех пор не нарисовал. А поскольку мои работы стали появляться на выставках именно тогда, когда в его картинах стали разочаровываться… он винит в этом меня.

— Почему? — изумилась я. — Как бы вы могли повлиять на его талант?