а принципы хорошо известны. Разве что между собой эти «мешки» всегда добродушны и милы, у каждого найдется для другого интересная небылица.

Однако Дмитрий с таким воодушевлением говорил об этих людях, что мне сделалось вначале смешно, а после — горестно. Мой друг стал таким уязвимым после той злосчастной дуэли, и я никак не мог помочь ему. Я не способен огородить его от общества, что стремительно и безболезненно прожигает простое доброе сердце. И лишь томительное ожидание терзающее душу — вот моя участь.

В свою очередь и я рассказал Дмитрию о Наталье, но тот лишь усмехнулся: «Дама?». Впрочем, были и хорошие новости: с завтрашнего дня (уже сегодня) начинаются процедуры, которые гарантированно поставят моего товарища на ноги. Я не стал ему говорить, что в этот же день снова встречусь с Натальей, только сообщил, что вновь еду на рынок. Дмитрий же пообещал в скором времени познакомить меня со всеми его новыми «приятелями», на что я лишь с сожалением покачал головой…

***

В два часа дня я стоял около дороги, с замиранием сердца ожидая ее. Было пасмурно, иногда с неба даже срывались капли, и потому людей в центре практически не было — к чему мерзнуть? К чему вообще выходить на улицу, когда есть слуги? К чему вообще что-то делать, в таком случае? Зачем же таким, собственно, жить, тратя лишь только кислород и занимая бессмысленно землю? Затаил я обиду на людей, которые губят моего приятеля. А чувство собственного бессилия вгоняли меня в сильнейшее отчаяние.

А вот и Наталья. Кибитка плавно замедлила ход, она вышла; на ней было бежевого цвета пальто, которое нежно, но с некоторой строгостью подчеркивало ее лик, и которое шло необычайно.

— Вы прибыли, — произнесли мы одновременно, а я с улыбкою отвернул голову.

Мы медленно направились к выцветшей арке с надписью «РЫНОК».

Ах, тогда хорошее расположение духа не покидало меня ни на секунду, даже в моменты неловкого молчания. Я излагал самые странные свои мысли, о которых в те мгновения не задумывался, и которые не всегда были ясны самому. А стоило мне заговорить с неприязнью о «приятелях» Дмитрия, об их своеобразной жизни, которая для нас является пороком, а для них — высшей ступенью, как Наталья с горячностью поддержала мои мысли, и даже сообщила, что и сама не раз думала об этом, все искала, с кем можно порассуждать на эту тему. Тогда она сказала какую-то лаконичную цитату, которую я поклялся себе запомнить, но, к сожалению, забыл. Смысл был в том, что какими бы не были стремления «настоящих» людей изменить общество и подтолкнуть его к прогрессу, все они останутся незаметными и лишь послужат причиной насмешек «сброда» в дальнейшем. Но я почему-то не поддержал ее смиренную позицию, хотя и придерживался ее, словно увидев себя со стороны, пытался переубедить, чувствуя сожаление к себе и к Наталье, говоря, что во всем мире должен быть мир, что справедливость вскоре вновь восторжествует… но когда же? И надолго ли? Быть может, сейчас эта самая «справедливость» уже царствует, в действительности она совсем не такая, как представляем ее мы? А если и так, то какой же смысл в наших жизнях, в жизнях простых людей, что еще сохранили здравый разум и теплое сердце? Вдруг наши жалкие попытки изменить действующие порядки — всего-навсего нечто, благодаря чему нынешняя гармония не надоедает, и постоянная скука не принуждает людей что-то менять?

Подобно Каину, с каким-то отчаянным рвением пытался я отыскать ответы на все свои вопросы, словно доживал свой последний день. Наталья терпеливо слушала мои рассуждения, изредка кивая головой. Я говорил и говорил, и, казалось, за эти несколько часов рассказал ей все, и она, в свою очередь, тоже.

А как я был приятно удивлен, когда узнал, что на праздновании именин Михаила Наталья также будет! Сердце мое тогда трепетало, хмельное счастье туманило и кружило голову…

Помню, как Наталья, выбирая подарок Михаилу, поинтересовалась у меня, что я собираюсь подарить имениннику. Я отыскал довольно недурного вида небольшие часы на позолоченной цепочке, на что моя спутница с некоторым удивлением переспросила:

— Часы? Дядюшка говорит, что часы дарить нельзя. Плохая примета.

— О, я не суеверный человек. И, на моей памяти, Михаил тоже.

Наталья чуть подумала и в конечном итоге согласилась…

17.09

Дмитрий уже в течение пяти дней посещает процедуры, быть может, это слишком маленький срок, однако никакого прогресса пока нет. Возможно даже, становилось только хуже. Нога его будто бы совсем уже срослась, но неправильно, под неестественным углом. Конечно, «будто бы». Пару раз я обращал на это внимание при своем товарище, но тот лишь пожимал плечами. А днем ранее решился съехать к себе, под предлогом нежелания «доставлять излишние хлопоты». Я заявил, что ни о каких хлопотах и речи быть не может, но Дмитрий в этом плане был до боли настойчив. Я заволновался, настаивал, чтобы остался подольше. «Свои люди у меня есть, что им велю, того и делают, не пропаду, не успею», — последовал ответ. Тогда стало закрадываться у меня смутное подозрение, но не стал я говорить напрямую.

Я спрашивал также о процедурах, как они проходят, как долго, но мой друг лишь сообщил, что «пока явного результата не будет, все будет ходить». И то показалось мне чудным, но и в тот раз решил смолчать.

Этим же днем уехал он восвояси, стало в усадьбе тоскливо и скучно. Дмитрий собрал вещи практически молниеносно, торопился словно. И я вновь задумался: а не обидел ли я как своего приятеля? Радовало лишь то, что через день, наконец, будут именины Михаила, многое должно прояснится.

Позднее я написал письмо Наталье, в котором не мог не поделиться своим недугом. Хотя я не рассчитывал на ответ, мне стало чуть легче.

18.09

«Каков тяжелый должен быть венец! –

В прелестной жизни замечать лишь скуку…» (перечеркнуто наискось)

25.09

Наконец долгожданный день настал.

Около шести вечера прибыл я в указанное место. Это была просторная зала с длинными столами, которые, вероятнее всего, будут позднее раздвинуты для бала. С высокого потолка свисали длинные с хрустальными висюльками люстры, которые повсюду пускали разноцветные блики.

Дамы в разноцветных пышных платьях на викторианский манер кокетничали пред господами во фраках и темных шляпах-цилиндрах, которые презабавно поправляли их на своих маленьких головах.

А вот и именинник. С привычной для него скованностью и неловкостью он, лавируя меж гостями, шел в мою сторону с какой-то неестественной доброжелательною улыбкою.

— Приветствую, Владимир, приветствую! Премного счастлив видеть Вас! —