Наташе,

Не позабыл того — гляди!

О страшном о её папаше

И о несчастнейшей любви.

Да-да, Суворова умела

И обожать, и понимать.

Но вот повесу-винодела

Сумела как-то отыскать.

Он был так чуден, так прекрасен!

А Миша — скучен и не ясен.

И то ли любит, то ли нет,

Сердца не терпят сей ответ.

И боль с терзаньями сменились

Щемящей нежностью в душе.

И злость, и ревностность томились,

У Миши. Боже мой, уже

Того гуляку мы не встретим!

Зачем, тот дух тебе, зачем?

Лишился чести вместе с этим –

Дуэль тревожила совсем.

А потому, свершивши зло,

Чтоб никому не привлекло

Гласить о том на разный лад,

«Мишаня» в ночь покинул град.

Ну, полно, полно, хватит сплетен.

Поступок этот забывали –

Толпою вдоволь был изъеден

(А может, впрочем, не слыхали).

Теперь о мне. Пропала вера!

Прошла трепещущая эра.

Мне чудно, жутко ежедневно,

И совестно попеременно,

Что кто-то, возбудив укор,

Судящий свой бросает взор.

И осужденью повод был:

Я к лекарям не обращался,

Признаться, даже не пытался,

Однако твёрдо говорил,

Что да, бывал, лечусь хожу

А сам встречался с господами,

Что обличены стали нами…

Достойно долг свой понесу.

И ты не смог понять сегого,

Свой монолог оставлю вновь.

И веришь ли в кого другого?

В тебе течёт иная кровь.

Знавал Недаров звонаря,

Что был и добр, справедлив.

Но в нем народ богатыря

Не разувидел. Полюбив

Душой простою целый свет,

Пороки, дрянности и люд,

Однажды в дни цветущих лет

Земле оставил тело тут.

И да, мой друг, не стар он был.

И то ли сердце отказало,

Иль хулиган его убил

(В те дни гражданка назревала).

Однако если бы ему

Положен был бы больший срок,

Он прожил дольше, потому

Что с верой был не одинок.

Исполнил долг — ему покой.

Судьбою проклят человек:

Найти обязан смысл свой

В людской короткий, скучный век.

Но кто оставит в чем-то след,

Кого с гордыней вспоминать

Все будут очень много лет,

И повседневно узнавать.

А кто-то должен ради них

Нутро свое отдать в залог.

Без шестерни и стрел утих

Часов великих ровный рок.

Без пешек раунд не начнёшь,

Пустыней горстку не считают.

А значит, «малых» не найдёшь,

«Больших людей» не выделяют.

Любовь засела в сердце Миши.

Они расстались. Шли года.

На именинах — только тише!

Он был сердит, как никогда.

Случилось знать его «затею».

Ваш менуэт не оценил.

Был слишком очарован ею

И сам с собою говорил.

Ни совести, ни сожаленья

Об «опыте» былых времен!

Поддавшись слепо исступленью,

Был алчной думой отвлечен.

Расправы пожелал с тобою,

Картель не мог ещё писать,

И здесь иронии не скрою –

Любитель был «поубивать».

Я тут же понял — вот оно!

Как будто вспышка вдохновенья,

А следом — мигом озаренье,

Элементарно и смешно.

Владимир, как ты славно пишешь!

Во всем порядке отклик слышишь,

А я, подобно якорю…

Я жизнь свою тебе дарю!

Судьба, мой друг, сестра морали!

Я, наконец, нашел ответ.

А мы с тобой не понимали…

Но, впрочем, полно. Этот свет

Отныне вновь тебе доступен,

Отныне тих и неприступен,

Со мною более живой,

Но, мой приятель, я с тобой!

Пусти же взор навстречу смело

Светилу с небом, постоя,

Внутри почувствуешь — запело,

Затрепетало — это я.

Я благодарен буду вечно,

Всегда с тобою буду тут.

И на прощание беспечно

Оставлю это.

Хватит, ждут…

Письмо свое я завершаю,

В твоих глазах найти мечтаю

Однажды счастье… и покой,

Прощай, мой друг, навеки твой…»

От автора

Вот и мое повествование подошло к концу. Трагичный конец (если быть точным, сама кульминация) зародился у меня еще в самом начале. Григорий Васильевич, по задумке, появляется в повести только для того, чтобы после вложенной в дневник Владимира картели именно от его лица и докончить произведение, ибо, как известно, описывал Владимир события спустя определенное время и в ярких красках и деталях. Соответственно, читатель бы верно подумал, что, если уж он все еще пишет, значится, остался живой. Конечно, смерть Дмитрия также можно было предугадать, учитывая некоторые знаки, любезно оставленные мною как бы невзначай. Однако, как увидел читатель, повесть закончилась авторским повествованием.

Кроме прочего, хотелось мне также вставить письмо Дмитрия до сцены около усадьбы Владимира, но и здесь пришлось внести небольшие изменения. Возможно, если бы письмо это было написано в прозе, им бы мое произведение и завершилось. Не знаю, что именно меня смутило. Наверное, столь резкая смена условного ритма произведения могла многим читателям не понравится, как уже было сказано, эта повесть не должна быть трудной для восприятия.

Наталья и неясные чувства Владимира к этой героине также появляются лишь для того, чтобы подчеркнуть важность темы дружбы между главным героем и Дмитрием. Когда только-только появился слабый намек на сюжет, никакой Натальи не было и вовсе. Но идея хранилась у меня в голове чуть больше двух лет, за это время вырабатывался «уместный» слог, изучались различные документы.

Конечно, тема дружбы играет важную роль, однако не главную. Особое внимание уделялось другим различным психологическим темам, и именно такое время (девятнадцатый век) указывает на то, что проблемы, описанные в повести, актуальны до сих пор.

В общем-то, это все, что мне хотелось сказать по поводу композиции произведения. Это моя первая работа в подобном жанре и, надеюсь, не последняя. Хочу выразить огромную благодарность тебе, читатель, потративший время на мою книжечку. Пишу я вовсе не с целью получить прибыль, потому электронные варианты всех моих будущих работ можно прочитать всем желающим абсолютно бесплатно!