В те дни он, конечно, не был бастионом демократии, если не сказать больше", - сказал он мне. "Старшие люди были очень высокопоставленными, а младшие знали свое место. Я помню, как меня не пускали на семинары в Сити. Я был исключен из Сити. Я держался особняком".

Белл проводил большую часть своих исследований, будучи прикомандированным к центральному банку США - Федеральной резервной системе. В архивах Банка Англии хранятся письма, которые он писал в Threadneedle Street в поисках информации о рынке евродолларов, и в которых отражены трудности, с которыми он столкнулся при его изучении. "Дорогой Джон, позвольте пожелать вам счастливого Нового года, и я с нетерпением жду встречи с вами этим летом", - написал он в сопроводительной записке к статье, написанной им для академического издания. Сотрудник Банка сделал аннотацию, в которой он неизбежно упоминается как "Белл". В следующем письме он повторил попытку ("Дорогой Джон" с подписью "Джеффри"), прося разрешения на публикацию статьи, что вызвало обмен внутренними записками. Есть что-то героическое в его настойчивом желании подписываться "Джеффри", но для них он всегда был "Беллом", и, как говорилось во внутренней записке, его просьба была "неловкой". "Мне кажется, это совершенно не по правилам, что кому-то из сотрудников Казначейства разрешается писать статьи для журналов", - фыркнул один чиновник в рукописной аннотации к одному из его документов. "Можно предположить, что он обладает специальными знаниями". Когда он получил свой ответ ("Дорогой Белл"), в нем не было никакой полезной информации.

Неудивительно, что он остался в Америке, где работал с экономистами калибра Пола Волкера и Алана Гринспена, которые впоследствии возглавили Федеральную резервную систему. "Я узнал их всех, потому что они не были снобами", - вспоминал он. "Раньше я не понимал, что можно сделать с помощью исследований".

Ему не следовало принимать близко к сердцу отказ Банка Англии делиться с ним информацией: так было почти со всеми. Сотни его чиновников хранили свои секреты и оставляли правительство в неведении относительно этого бурно развивающегося нового направления бизнеса. В архивах Банка снова и снова встречаются указания не делиться информацией с чиновниками Уайтхолла, но в конце концов информация все же просочилась наружу, и экономисты попытались проанализировать этот новый рынок и понять, что происходит. Это была непростая задача.

Основная проблема, с которой они столкнулись, - и, предупреждаем, здесь все становится запутанным - заключалась в том, что евродоллары одновременно были и не были долларами. Они были долларами в том смысле, что вы могли использовать их для покупки вещей, как и обычные доллары; они не были долларами в том смысле, что на них не распространялись ограничения, с которыми сталкивались обычные доллары при их использовании. Не было ограничений на процентную ставку, которую можно было взимать, не было ограничений на то, как они могли перемещаться между странами.

Несколько лет назад я читал о фермере из Ирландии 1960-х годов, чьи владения находились на границе между Республикой и Севером. Он построил бензохранилище с двумя подъездами, по одному на каждой стороне границы. Он заливал бензин на той стороне, где он был дешевле, а затем забирал его и перепродавал на той стороне, где он был дороже. Его бензин был одновременно британским и ирландским и становился тем или иным только тогда, когда ему было выгодно сделать выбор. Евродоллары были чем-то похожи на это, но с меньшими трудозатратами и гораздо большей прибылью.

Если вы хотели воспользоваться жизненной силой и мощью экономики США, это были доллары; если вы хотели избежать ограничений, наложенных правительством США, это были не доллары. Их могли изобрести только практичные люди из лондонского Сити, а не теоретики из академических кругов, поскольку они не имели смысла. На протяжении сотен лет деньги означали нечто, конкретное количество драгоценного металла, гарантированное конкретным центральным банком, и правительства делали все возможное, чтобы сохранить их в таком виде. В 1956 году один доллар покупал 0,03 унции золота, по закону гарантированного Федеральной резервной системой. Однако с появлением евродоллара это уже было не так: деньги стоили столько, сколько за них готовы были заплатить, и никакой гарантии не существовало. Если лондонский банк готов заплатить больше, чем разрешает правительство США, - вперед; если нет - остерегайтесь покупателя.

Это был ранний пример того, что стало называться "финансовыми инновациями", - термин, обозначающий обескураживающие методы, разработанные в Сити и на Уолл-стрит для более выгодного перемещения денег. Мы склонны рефлекторно одобрять инновации, поскольку они приносят нам новые лекарства, машины и идеи. Однако стоит сделать паузу, чтобы спросить, чем же на самом деле являются финансовые инновации. В отличие от тех видов инноваций, которые принесли нам iPhone или антибиотики, новая финансовая техника не вырезает новую нишу в мире природы и не находит более умный способ использования существующих материалов. Сведенные к минимуму, финансы всегда делают одно и то же: они забирают деньги у людей, у которых они есть, но которым они не нужны, и отдают их людям, которым они нужны, но у которых их нет, получая за это вознаграждение. Правительства пытаются регулировать этот процесс, чтобы направить финансирование на те цели, которые принесут наибольшую прибыль. Это и есть финансовые инновации, которые представляют собой искусственный способ использования искусственных правил, регулирующих искусственную вещь, которую мы называем деньгами, и обычно связаны с поиском несоответствий между нормативными актами в разных странах. Это умно, но ничего не добавляет к сумме человеческих достижений.

Именно так все и получилось с евродолларами. Банкиры обнаружили несоответствие между Соединенными Штатами и Великобританией и действовали соответствующим образом. Базируясь в Лондоне, они избежали американских ограничений на размер процентов, которые они могли выплачивать; используя доллары, они избежали британских ограничений на количество денег, которые они могли перемещать. В появлении рынка в Лондоне не было ничего неизбежного, так как подобная динамика могла возникнуть практически в любом месте. Действительно, небольшие версии возникли в других европейских странах, таких как Франция, Германия и Швейцария. Однако швейцарцы, французы и немцы задушили свои рынки при рождении, рано осознав риск, который они представляли для финансовой стабильности. Важнейшим преимуществом Лондона было то, что чиновники Банка Англии не видели необходимости поступать так же. Если они больше не могли править миром, то хотели быть дворецким у того, кто это делал.

В 1963 году торговый банкир Чарльз Хамбро написал в Банк, чтобы узнать, стоит ли ему участвовать в этом новом рынке, по поводу которого у него явно были опасения. Сотрудник банка заверил его (Хамбро получил образование в Итоне, поэтому письмо начиналось словами "Дорогой Чарльз"), что беспокоиться не о чем.