Еще через час в дверь постучали. Бабушка, проходя мимо комнаты и прикрыв дверь, властно сказала: «Я сама открою». Это был Мосол. Лёшка услышал разговор из-за не полностью закрытой двери:

–Теть Поль, Лёшка не спит еще? Я на секунду.

– Что хотел, племянничек?

– Да так, ерунда, забрать кое-что хотел…

– А… понятно… Скажу один раз – больше к нам не ходи. Мне тебя жаль, а внука жальче.

– Но, тёть Поль…

– И ещё, своё «кое-что» в канализации поищи. Может, оно там недалеко уплыло. Если искать одному тяжело, могу оперов позвать. Они завсегда помогут…

Дверь закрылась…

Мог ли в тот вечер Лешка подумать, что это маленькое происшествие, однажды, спасёт ему жизнь…

Однако, умение анализировать и логически мыслить Лёшку большей частью выручало. С годами умение росло и превратилось в то, что люди часто называют интуицией. Парень часто слышал: «Слушай, у тебя интуиция, как у волка». Но Лёшка отдавал себе отчёт, что нет никакой интуиции. Мистику придумали мистификаторы. Есть конкретные события и есть конкретные люди. И есть ещё определенный алгоритм поведения человека в определенных условиях. Если взять две цифры, например 2 и 1, то с ними можно произвести несколько основных математических действий – сложить, разделить, вычесть и умножить. Если взять двух людей, один из которых ленив, а второй любопытен, и предложить им произвести с цифрами действия, то вероятнее всего у первого будет четыре результата, а у второго шесть. Кто– то скажет мистика, но знающий покачает головой и ответит: «Нет, прогноз».

Некоторые тоже пользуются примитивно прогнозом. Не стоит спорить с пьяным человеком и не стоит гулять с девушкой по тёмным незнакомым подворотням – результат может оказаться негативным в обоих случаях, так называемый опыт на своих и на чужих ошибках. А Лёшка пошел чуть дальше. Он научился без труда запоминать всё, что происходило с ним, с окружающим его миром, всё, что он когда-либо прочитал, услышал, узнал и в результате научился моделировать. Он двигал воображаемыми людьми и событиями, как кубиками, и пытался определить итог этих перемещений. Поэтому он без труда, кинув только мимолетный взгляд, знал, с какой девушкой можно легко познакомиться на дискотеке или кто без скандала пропустит его в начало очереди.

Лёшка никогда не бравировал своим умением. Он относился к этому философски, разные люди обладают разными талантами. Кто-то, например, может починить утюг – вот где настоящее колдовство и магия…

Было еще одно. Лёшка обожал книги, вернее, он жил в них. Его мало интересовали научные изыскания и конкретные знания в чистом виде. Он пытался понять смысл жизни, основы мироздания и, конечно же, постигнуть суть человеческой психологии. Читая то или иное произведение, он не просто бегал по строчкам глазами. Он погружался на самое дно и медленно всплывал, переживая с героями новые чувства, проживая с ними новые жизни и события. Вся литература была им очень своеобразно классифицирована. Завтракал вместе с Чеховым или О'Генри, получая заряд бодрости на весь день. В качестве образования выбирал Толстого или Тургенева, сложновато немного, но что-то подсказывало необходимость их изучения. Для души – Теккерея, Стендаля и Гоголя, а перед сном, однозначно, Диккенса. Любое возбуждение дня угасало в сырых нетопленных домах Лондона. В любое время дня и ночи – самиздат Набокова и Булгакова – с ними можно было бесконечно долго жить и не страшно было умереть.

Однако у любой медали существует не только аверс, но и реверс. Благодаря своим знаниям и умениям, Леша Самойлов стал одинок еще в подростковом возрасте. В один прекрасный день он осознал, что ему до чертиков наскучили мальчишеские басни про их неземную силу, угнанные мопеды и бесконечные победы у записных красавиц школы. Общепринятых развлечений – сходить подраться район на район или распить бутылочку «Агдама» в полутемном подъезде панельной девятиэтажки – он избегал по причине того, что это отнимало время от главного – успеть прочитать непрочитанное. Когда же Лёшка пытался решить проблему отчуждения иначе, посвящая ровесников в перипетии судеб дрюоновских французских королей или драйзеровских стоиков, парни странно на него поглядывали, перебрасывались многозначительными осуждающими взглядами и незаметно крутили указательными пальцами в области виска.

С девчонками всё обстояло не намного лучше. Лёшка легко завязывал с ними отношения, влекомый чувством юношеской влюбленности, однако и здесь идеализм, привитый мировой литературой, играл с ним одну и ту же злую шутку. Красивые девушки манили его и овладевали его вниманием, но каждый раз романтический флёр влюбленности слетал, как только короткие диалоги превращались в бесконечные монологи и общение как таковое исчезало, не успев родиться. Самойлов понимал, что девчонкам с ним интересно, но это слабо решало проблему сложившегося вокруг него вакуума.

Выход из этого положения нашелся сам собой. Как-то раз Лёшка заскочил в гости к Стасу Самуиловичу, другу своего отца, который проживал в соседнем доме. Ведущий инженер одного из каменских НИИ был всегда оживлен и прост в общении. В свои сорок лет он немного стеснялся своего отчества и просил, чтобы его называли только по имени. С Лёшкой они сошлись на почве интереса к музыке, часто обменивались магнитофонными записями популярных исполнителей и обсуждали события, время от времени происходившие на музыкальном олимпе. В тот вечер в гостях у Стаса находился его сосед, преподаватель истории одного из местных вузов, Семен Андреевич, зрелый человек с постоянно взлохмаченной шевелюрой и очень радикальными взглядами на историческую науку, которые он, однако, излагал только на кухне в кругу друзей. Соседи сидели в гостиной, пили чай и вполголоса о чем-то разговаривали. Рядом с историком на журнальном столике стояла одинокая рюмка недопитого коньяка. Они поздоровались с Самойловым и тут же забыли о нем. Все давно уже привыкли к пареньку, который не лез в чужие разговоры, а незаметно сидел в кресле с наушниками на голове и слушал новые записи или новых исполнителей. Сегодня же в воздухе витало явно минорное настроение и Лешка не спешил включать магнитофон. Семен Андреевич был сильно чем-то расстроен, а Стас крутил в руках черно-белую фотографию и выглядел не менее озадаченным.

Из разговора Лешка понял, что речь шла о некой Светлане, аспирантке с кафедры Семена Андреевича, безупречной и безумно красивой девушке, в которую был безнадежно влюблен сосед-историк. Оказывается, он целый год оказывал ей знаки внимания: иногда, по праздникам, дарил цветы, иногда они прогуливались вместе в центральном парке, вчера даже сходили в драматический театр на «Ромео и Джульетту». Но дальше этого дело не продвигалось. Семен Андреевич был холост и отчаянно пытался связать себя узами Гименея, пока не перешагнул на пятый десяток, аспирантка же лишь отшучивалась и мгновенно меняла тему разговора, как только речь заходила о глубоко личном. Вот и вчера, после спектакля, глядя в молящие глаза историка, она клятвенно обещала ему позвонить, но телефон угрюмо молчал почти уже сутки. Сам же Семен Андреевич ей позвонить не решался, потому что робел перед строгим голосом её матери, которая всегда поднимала телефонную трубку первой. Светлана неоднократно с лукавым смехом рассказывала Семену Андреевичу о том, что мама хочет сменить домашний номер из-за телефонных хулиганов, которые звонят и, молча, сопят в микрофон телефона.