разбиться на группы, – сказал наш маленький капитан. – Такое скопление людей подозрительно для противника. Я пойду вперед и возьму с собой шестерых подносчиков… Вы пойдете следом, Васильев… Кстати, вы ответите мне за сохранность и жизнь Великановой. Ясно?

– Ясно. Кроме прочего, я отвечаю за сохранность и жизнь Великановой.

– Пошли, – сказал наш маленький капитан.

Нас стало пятеро. Мы залегли в траншеи. Ребята поставили на землю аппаратуру и закурили. На дне траншеи была ледяная вода, а за бортом – равнина в ржавых воронках. Меж снега виднелись комья свежей еще земли и осколки черного камня.

Долго курят ребята. Мы ждем. Чего? Я этого не знаю. Вокруг все то же: тундра с черными валунами, все те же неглубокие, ржавые впадины; осколки камней и огромное небо с очень светлым, холодным солнцем…

– Я добыл себе невесту с козой, – сев на корточки и пригибая голову, шепотом рассказывает радист. – Мне очень даже полезен стакан хорошего молочка в условиях Дальнего Севера… А?.. Как, ребята, по-вашему?

Матросы хохочут. Все знают, что никакой невесты у него нет и что в Полярном нет ни одной козы.

Они хохочут и шепчутся… А вокруг траншей ни жилья, ни птицы… Снег, снег… Огромные небеса. Серо-белый купол не рассекается ни деревом, ни кустарником.

– Спрячь-ка голову, Великанова! – сердито и коротко говорит радист. – Расселась прямо как дома!..

Немцев я не боюсь, поскольку их никогда не видела. Но я боюсь своего маленького начальника. Он, должно быть, уже в землянке и поджидает диктора. «Вы режете меня без ножа, Великанова. С меня сорвут из-за вас все звездочки… Когда отстаешь, не следует забывать ушедших вперед. Вам ясно?..»

– …Ребятки!.. Куда бежать?..

– На-а-зад, Великанова…

Поздно. Я выхожу из траншеи, оглядываюсь – и бегу… Бегу что есть мочи. И размахиваю руками. Бежать нисколько не тяжело. Это вам не мешки с листовками. Бежать вперед не требует от меня ни малейших усилий.

Весело ударяют пульки о камни.

Вперед!

Что-то шмякнуло в землю. Взлетели комья земли. Это похоже на щедрый фейерверк.

И снова фейерверк. И снова бьются с жестким стуком пули вражеских снайперов о валуны. Кое-где расступился снег. В щелях закраснелась морошка. Вкусная ягода. На ходу я ее срываю.

– Вели-и-канова-а-а!

Я бегу. Рядом со мною вза́пуски бежит ветер.

И вдруг я оглядываюсь.

Следом идут матросы и старшина.

Нас пятеро. Пять вселенных на белой равнине снега. Пять сердец. Пять жизней… Я – впереди.

Возвратившись в Полярный, наш маленький капитан хохоча рассказывал, что глянул вниз на равнину и ахнул: он увидел, что я несусь вперед и размахиваю руками. За мной – старшина. А за ним – матросы. Гуськом, гуськом… Вот эдак! Ха-ха-ха-ха!

«…Проявив геройство и стойкость, матрос Великанова Капитолина с криком „За Родину! Наше дело правое, мы победим!“ возглавила группу матросов – подносчиков аппаратуры, обеспечив тем самым нашу трансляцию в тяжелых условиях полярного летнего дня…»

…Я не кричала: «Вперед за Родину!» Я только размахивала руками. Я бы кричала, конечно: «Наше дело правое, мы победим!», если б знала, что это может понравиться нашему маленькому начальнику… Но я не знала этого. Я орала: «Черти вы! Вот вы кто. Если хотите, сидите в своей канавке хоть до завтрашнего утра!» «Наше дело правое» я никак не могла сказать. Я бежала самым обыкновенным ходом. Не от храбрости. А от страха.

Кто бы знал, до чего я боялась нашего маленького начальника.

3

Как рассказать о том, что такое война у подножия хребта Тунтури? Здесь, на склонах хребта Тунтури, на полуострове, что зовется Рыбачий, у берегов холодного моря стояли люди, стояли насмерть. Здесь держали они оборону города Мурманска. Оборона. Какое страшное слово! Дни, недели и месяцы ожидания. Оборона – лето без солнца, почти без лун, тусклое белое небо, распростертое над землянками. Небо, лежащее над горами, над горным хребтом без деревьев и без кустарников. Когда зима, тундровый снег становится, должно быть, тверже, воздух каленее… Небо чернее. Большое черное небо над белой землей. Два-три брезжущих светом часа.

Ночи долги, как месяцы. Изредка коротким пожаром затеплится в небе северное сияние. Но и оно, говорят, тускловатое, не такое, как на Северном полюсе. Тусклое и короткое.

И снова ночь, ночь…

Тот кустарник, что рос на равнине, давно обломан. Им топили печку-времянку. А новый кустарник не поднимался, не вставал из земли. Куда там!.. Казалось, здесь нет земли, только снег, снег. Снег и камни.

Должно быть, когда-то, когда земля освобождалась от оледенения, она забыла об этом крае, об этой дальней точке своей. И вот остались на свете снега.

Черные камни на белой равнине. Не так чтобы густо они лежали. Нет, нет… Но все же одни на снегу, среди