class="p1">Шли ожесточеннейшие бои с армией Деникина, после которых то и дело приходилось хоронить товарищей… Дивизию Артепьева отправили на доукомплектование. Бывший первый морской полк включили в Энскую дивизию, и дожившие до этого моряки, хоть и не напрямую, снова попали под партийное руководство товарища Михалёвой. Первым делом она вызвала к себе поседевшего за последний год Беринга и сразу заметила, что его обычный спокойный оптимизм уступил место глубокому унынию. Командир считал себя заслуживающим лишь презрения отщепенцем и под большим секретом признался, что его место, быть может, по другую сторону фронта, но обратной дороги нет, да и пощады ждать не приходится. Его подчиненным тоже не хватало бодрости духа — видимо, дали себя знать смертельное напряжение и усталость. Поэтому комиссар тут же принялась поднимать боевой дух вверенной ей части.

Перед отправкой на передовую Мария Сергеевна предложила устроить бойцам небольшой отдых, приуроченный к Международному дню борьбы за права женщин, — с митингом, театральным выступлением и танцами. Празднование вышло шумным и было проведено с большим энтузиазмом: бойцы, остро чувствуя краткосрочность жизни, веселились отчаянно.

На праздник, следуя бесшабашному весеннему настроению, съехались сочувствующие советской власти жители окружающих станиц, успевшие подружиться с матросами. Шум, гам, музыка не смолкали долго…

Когда очередь выступать на митинге дошла до нее, товарищ Михалёва уверенно поднялась на высокую трибуну и радостно обернулась к толпе. Вдруг у Марии перехватило дыхание: внизу она увидела молодцеватого Алексея, сопровождаемого высокой и видной казачкой, настоящей красавицей… Сердце предательски заколотилось, и комиссару потребовалось немалое усилие воли, чтобы взять себя в руки и произнести запланированную пламенную речь.

При первых звуках ее голоса Алексей — она явственно видела это сверху — внезапно остановился, прекратив продвигаться сквозь толпу, и резко обернулся к трибуне. Не откликаясь на понукания теребившей его спутницы, он дослушал выступление комиссара, не спуская с нее глаз, пока та не исчезла с трибуны. Толпа заколотилась в яростных овациях: как всегда, речь товарища Михалёвой была краткой, яркой и вдохновенной. Марию Сергеевну окружили восторженные слушатели с красными бантами в петлицах и под крики «ура» прочувствованно трясли ей руку. Ей едва удалось избежать качания на руках пришедших в восторг бойцов, обожавших своего комиссара. Тем временем одна только мысль пульсировала у нее в голове: «Алексей… Алексей жив… Он где-то рядом… Женат…» Это было одновременно волнующе и пронзительно больно. Мария оглядывала толпу — тщетно.

* * *

С успехом прошло выступление революционной пьески самодеятельного театра. Духовой оркестр грянул «Интернационал», а потом заиграл танцевальные мелодии. Чтобы открыть мероприятие и подать пример робеющим бойцам, Мария Сергеевна провальсировала круг с первым попавшимся матросом — она, вспомнив полученные в юности уроки, он двигался, как умел, а затем, отнекиваясь, прислонилась к решетке городского сада. И тут же Мария почувствовала на себе пристальный взгляд — видимо, потому, что в глубине души ожидала его. Обернувшись, она увидела напротив Алексея, на этот раз без спутницы. Он напряженно и неотрывно смотрел на нее, между тем к Марии Сергеевне постоянно подходили девушки и парни — и то озабоченно, то радостно говорили ей что-то. Она кивала, улыбалась в ответ и снова поворачивалась, глядя на Алексея. Он по-прежнему стоял на том же месте и пожирал ее глазами. К Марии Сергеевне опять подходили, приглашали танцевать, порою довольно настойчиво, но она боялась потерять из виду Алексея и не очень церемонно отказывала. Так они простояли напротив друг друга несколько танцев подряд. В конце концов Алексей слегка щелкнул себя хлыстиком по сапогу и стал удаляться по направлению к пруду; Мария Сергеевна немного выждала, а затем двинулась следом.

У пруда было относительно безлюдно. Мария Сергеевна озадаченно огляделась и направилась в прилегающую липовую аллею. Алексей уже поджидал, похлестывая сапог плеточкой. Оказавшись рядом, они безмолвно смотрели друг на друга.

— Как живешь, Алеша? — первой нарушила молчание Мария Сергеевна.

В ответ Алексей выступил вперед, пристально глянул Марии в глаза и, крепко обняв, запечатлел долгий, жаркий поцелуй на ее губах. Она не сразу отстранилась: в голове поплыло. Отступив, она была вынуждена ухватиться за куст, удерживая равновесие.

— Однако… — с горьким сарказмом заметила Мария Сергеевна, — не думаю, что твоей молодой спутнице это понравилось бы! Смотри-ка: наш пострел везде поспел!

— Э-эх, Марьюшка, — горестно отвечал Алексей. Сердце ее сжалось при этом сокровенном обращении. — Не трудись меня отчитывать хлесткой фразой, я уж и сам себя наказал… — И с жаром добавил: — Такой пытки и врагу не пожелаешь. Думать о тебе постоянно, звать по ночам, узнавать тебя в проходящих женщинах — и всегда обманываться…

— Что же ты никакой весточки о себе не подавал? Должно быть, от большой любви?

— Я, Маш, поначалу долго ненавидел тебя. Вот как есть говорю, всю душу открываю! Потом бежать от тебя хотел, то есть от памяти о тебе — вот эта Дарья тогда и подвернулась. Думалось: клин клином вышибают. Ан нет, видно, слишком глубоко ты у меня внутри в сердце сидишь — не вышло! Хотел тебе отомстить — а отомстил в результате себе самому…

Мария Сергеевна посмотрела наверх, в молодую еще листву, легко и свежо зеленевшую на фоне блеклой, высокой голубизны неба, и судорожно вздохнула. Она знала наверняка, что Алексей говорит правду: слишком хорошо его понимала — можно сказать, сердцем чувствовала.

— Послушай… Правду ли говорят, что твоя жена в положении?

— Да, в тягости, — нахмурился Алексей. — Только… не женился я… не решился.

По понятным причинам Алексей умолчал о том, как расстроился его духовник поведением опекаемого и как строго поговорил тот с ним о соблюдении Божьих заповедей, после чего раскаявшийся мужчина решил расстаться с минутным увлечением. Но Дарья, проведав об этом, подпоила его и уложила к себе в постель. Теперь Алексей избегает являться на глаза отцу Серафиму — ведь тот, пожалуй, потребует жениться на непраздной. Да, видно, все равно придется, но только… душа не лежит. Все оттягивает Алексей, не решается под венец пойти, хоть и упрекают его Дарья и ее родня, просят снять позор перед станицей.

— Ну и что же нам с тобой теперь делать, Алеша?

— Да что теперь сделаешь, — с тоскою произнес Алексей и посмотрел в глубь аллеи. — Дураки мы оба, и жизнь себе искромсали — по-глупому, нелепо… Любить тебя, Марья, до конца жизни буду, любовь ты моя единственная, зорька алая!

Мария Сергеевна взволнованно молчала, да и что тут скажешь? Истосковавшиеся, они долго стояли так, не в силах надышаться друг другом…

Наконец, Мария Сергеевна засобиралась — ее могли хватиться, а ей не хотелось,