Мужчине лет тридцати пяти – сорока (некурящему, не имевшему в роду сердечных заболеваний) приснилось, что он умер в автомобильной аварии, и он проснулся с рвотой; два часа спустя он попал в больницу с жалобами на нестерпимую боль в груди. Молодой человек двадцати трех лет проснулся в шесть часов утра от кошмара, в котором его и его отца убили, а в семь часов у него случился инфаркт. Раннее утро и последние часы сна (когда циклы быстрого сна самые длинные, а кошмары – самые интенсивные) являются самым опасным временем для пациентов с сердечно-сосудистыми заболеваниями; инфаркты случаются чаще всего (и они бывают особенно тяжелыми) между шестью часами утра и полуднем.

Мне хотелось бы верить – просто чтобы спокойно спать по ночам, – что подобные случаи происходят крайне редко, примерно как падение астероида или выигрышный лотерейный билет с джекпотом. Но, к сожалению, они не настолько редки. И хотя двое мужчин из историй, приведенных Робб, выжили, не всем так везет.

В 1980 году судебно-медицинский эксперт из Портленда, Орегон, обратился в Центры по контролю заболеваний. Он обратил внимание на то, что два недавних случая необъяснимых смертей имели, по-видимому, схожие характеристики. Довольно скоро к этим случаям добавились похожие загадочные смерти американцев, а к концу десятилетия таких случаев набралось больше сотни. Вот что объединяло все эти смерти. Умершие были преимущественно мужчинами и преимущественно происходили из Юго-Восточной Азии (если точнее, большинство из них были беженцами-хмонгами из Лаоса). Все они умерли во сне, все были здоровы, а вскрытия не выявили каких-либо физиологических причин смерти. Исследователи изо всех сил старались понять, что произошло, искали влияние генетических или сердечно-сосудистых факторов. Один из судмедэкспертов как-то сказал: «Мы искали совершенно напрасно. В каждом случае мы задавали вопрос, от чего они умерли, и каждый раз ответ был: “Ни от чего”». Не имея оснований продолжать исследование, власти дали этому явлению название: синдром внезапной ночной смерти (SUNDS).

В 1991 году Шелли Адлер, докторантка Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе, опубликовала работу, в которой изложила теорию смертей от SUNDS в The Journal of American Folklore. Адлер – фольклорист, так что, казалось бы, ее интерес к этой странной медицинской проблеме парадоксален. Но, как она объяснила в своей статье «Синдром внезапной необъяснимой ночной смерти среди иммигрантов-хмонгов: исследование роли ночного кошмара», ее образование оказалось решающим для формирования гипотезы. В конце концов, ее учили слушать истории обычных людей (такие, на которые специалисты-медики могут просто не обратить внимания) и на основе этих историй выстраивать более общие закономерности.

Подтвердив свои «полномочия», Адлер переходит к теории. В каждой культуре есть история, или легенда, или событие, которое она называет «Ночной кошмар»: она связана с какой-то потусторонней силой. Часто ее представляют в виде злого духа, который садится на грудь своей спящей жертвы и выжимает из нее жизнь, пока она лежит, беспомощная, в сознании, но видит сон. В культуре хмонгов этот ночной дух называется dab tsog. Обычно нападение dab tsog необязательно приводит к смерти, но Адлер утверждает, что в результате сочетания ряда факторов ситуация изменилась. Хмонги понесли ошеломляющие потери в войне, бушевавшей во Вьетнаме, Лаосе и Камбодже с конца пятидесятых по семидесятые годы. Хмонгов, которые сотрудничали с американским ЦРУ, умирало в десять раз больше, чем американских солдат во Вьетнаме. Было подсчитано, что к тому времени, как война закончилась, хмонгов в Лаосе осталось на треть меньше. Затем пришла новая опасность: смерть от рук коммунистов, «перевоспитание» – или рискованное бегство через реку Меконг в лагеря беженцев в Таиланде. К тому времени как лаосские беженцы попадали в Соединенные Штаты, они уже пережили травмы, голод, утрату любимых, причем в невообразимом масштабе, а также дезориентацию и отчуждение, которые неизбежны, когда человека выдергивают из сплоченного сообщества и традиционного образа жизни.

Адлер утверждала, что именно стресс от всех этих социальных факторов в сочетании с верой хмонгов в dab tsog превратили ужасные сны в трагедии. Образы, существовавшие лишь в сознании этих мужчин, воздействовали на их тело, что, как мы все лучше понимаем, они действительно могут делать. Чувства этих людей были неотделимы от их физического существования; их страхи не были четко отделены от реальности. В некотором роде получилось так, будто их страхи превратили кошмар в реальность. Это было как мое спровоцированное страхом падение на эскалаторе, только доведенное до смертельного масштаба.

Иногда, в мои худшие дни после маминой смерти, я задавала себе вопрос, не моя ли боязнь ее потерять, как она потеряла Джанет, стала причиной ее смертельного инсульта. У меня было ощущение, что это горе вызвала я – собственным ужасом.

Конечно, все это противоречит здравому смыслу, просто мой горюющий разум пытался найти в произошедшем какую-то логику. Мое детское убеждение в том, что кошмары могут вызвать припадки, возможно, тоже не было рациональным или научным. Но, как оказывается, иногда кошмары могут стать реальностью.

В пятницу мы отключили систему жизнеобеспечения мамы. Выходные я провела с семьей и друзьями в Оттаве, а в понедельник полетела домой в Уайтхорс. Все время я чувствовала себя странно, хрупкой и измотанной. В промежутках между длинными периодами глубокого сна я бродила по городу, ощущая себя невидимым инопланетянином, который, если кто-нибудь заметит его присутствие, распадется на кусочки от малейшего человеческого прикосновения. Но временами состояние апатии прерывалось неожиданными всплесками гнева и сопутствующей ему энергии, и у меня возникало желание ударить идущего рядом прохожего или накричать на сотрудника службы безопасности аэропорта, рассматривающего мой посадочный талон. Состояние было ужасное. Помню, что я молилась всем богам: «Что бы это ни было, пожалуйста, дайте мне вынести это и не попасть в тюрьму».

Поскольку мои худшие опасения уже сбылись, я поняла, что мне предстоит бояться кое-чего еще. С самого раннего детства я знала, что смерть матери – это событие, полностью переворачивающее жизнь. И теперь мне казалось, что это ожидает и меня. Я боялась, что все разрушится – моя карьера, дружеские отношения, вся жизнь. В те моменты, когда я не пребывала в состоянии апатии, я чувствовала себя сумасшедшей, дикой, мне казалось, что может случиться все что угодно. Профессиональный альпинист и кинорежиссер Джимми Чин в своем фильме «Меру» как-то сказал, что всегда обещал своей маме, что не умрет раньше ее. И, когда она умерла, у него появилась возможность рисковать без ограничений. Такую же сумасшедшую свободу ощущала и я.

Я представляла себе, что буду самозабвенно заниматься бегом, чтобы перенаправить энергию своего гнева и печали на какое-нибудь достижение. Представляла себе, что перееду в пляжный домик в Таиланде и буду заполнять пустоту своей жизни вечеринками при полной луне, дешевым пивом и сексом с молоденькими туристами-европейцами. «Наверное, я поеду в Афганистан, – как-то вечером сказала я одной своей подруге по телефону, – и стану военным корреспондентом». «Ну, это… тоже вариант», – сказала она, и в голосе у нее звучало беспокойство.