Стажировка в Банфе, Альберта, которая и была оправданием моей поездки на машине, дала мне передышку. В течение трех недель я питалась тем, что было для меня приготовлено, и каждый день невидимая горничная убирала мою постель. Я подружилась с другими участниками программы и присоединялась к ним за едой и на прогулках. Я снова почувствовала себя человеком, земным существом, сделанным из плоти и костей, а не каким-то фарфоровым инопланетянином, которым была так долго и который прятался среди людей, но втайне от них отличался, потому что каждую минуту мог разлететься на кусочки.

Стажировка закончилась, но я еще не вполне была готова возвратиться к своему матрацу. И я поехала дальше, в Спокан, Кламат-Фолс, а оттуда в Лос-Анджелес, где встретилась с двумя своими друзьями, и мы отправились в Национальный парк Джошуа-Три. Жизнь в палатке и пешие прогулки с компанией были достаточно безопасными. После того как мы вернулись в город, я осталась на пляже, наслаждаясь солнцем, чувствуя, что прихожу в себя.

По мере того как шло время, я размышляла о том, что́ знаю о жизни своей мамы. Эти факты всегда заставляли меня печалиться, мне было жаль ее, думаю, с точки зрения моего собственного счастливого существования. Но теперь я смотрела на все по-другому. Неожиданно я преисполнилась восхищения. Она так много перенесла, но осталась такой доброй и сильной, полной любви, несмотря на все свои утраты. На самом деле трудно поверить, что она оказалась способна любить меня так безоговорочно, никогда не срываясь под грузом собственной боли. Она всегда опасалась, что ее взросление без матери наложит отпечаток на нее как мать, но теперь я понимала, что эти страхи были безосновательными. Я сожалела, что не сказала ей, какой замечательной она была. Я сожалела о том, что не ценила больше ее силу, обращая внимание только на ее печаль.

Конечно, вернуться к нормальной жизни очень непросто. Однажды вечером мой друг Джим, у которого я останавливалась в Санта-Монике, предложил посмотреть мультфильм «Мой сосед Тоторо». Я его не видела, а дочке моего друга он страшно нравился. Но быть свидетелем истории о больной и стареющей матери, по которой скучают и беспокоятся дети, оказалось для меня слишком. Как тогда с Мерил Стрип. Я попыталась справиться с собой, но чем больше пыталась заглушить все возрастающую печаль, тем больше паниковала. Сердце стало стучать быстрее, что-то сдавило грудь, а слезы маленькой девочки на экране как будто заливали меня и душили. Задыхаясь, я попросила поставить фильм на паузу, в то же время отчаянно стараясь не испугать девочку своей несоразмерной реакцией. Меня напугала сила собственного горя, и я опасалась, что каким-то образом «заражу» ее своим страхом утраты.

Наконец я направилась в сторону дома: друзья в Санта-Барбаре, в Сиэтле, а потом длинный-длинный путь снова на север. Дни были короткие и холодные, и я ехала не спеша, двигаясь обратно в Юкон по несколько часов за раз. Вернулась домой как раз к Рождеству. Летом я решила, что дам себе время до Нового года. А после этого наступит пора взять себя в руки.

За эти месяцы я нашла для себя своего рода сообщество. Насколько смогла, подружилась с людьми, которые потеряли родителей еще до того, как стали совсем взрослыми («Добро пожаловать в клуб умерших родителей», – невозмутимо сказал один из них). Я чувствовала, что они понимают мое состояние так, как не могут этого сделать другие. Они не говорили «Со временем все мы теряем родителей» или «Хорошо, что это произошло быстро». Они показывали мне путь вперед: некоторые из них сказали, что, хотя со дна колодца моего горя это трудно увидеть, постепенно я выберусь из своей печали и стану лучше, сильнее и мудрее.

Я старалась исполнить это обещание. Я очень боялась, что навсегда останусь печальной, трудно было представить себе что-то иное. Воображала себе, как когда-нибудь буду выходить замуж, а мамы не будет в первом ряду, и это будет горькая радость, независимо от того, насколько счастлива я буду, когда найду себе спутника жизни. Как я буду рожать ребенка, если не смогу разговаривать с мамой, когда мне будет больно, страшно и непонятно? Невозможно себе представить. Однажды, разговаривая по телефону с подругой на другом конце страны, я сказала: «У меня такое чувство, что теперь моя жизнь всегда будет хоть немножко печальней». У подруги за несколько лет до этого разговора умер отец, и она не пыталась меня разубедить. «Да, – подтвердила она, – так и будет».

И я поняла, что будущее, которое я себе представляю, – то самое, что пережила мама. На ее свадьбе не было ни матери, ни отца; ей пришлось пройти через роды без поддержки матери. Я подумала: «Должно быть, она так боялась!» Но она все преодолела. Мне всегда была непонятна ее глубокая печаль, но теперь я понимала ее лучше. Каким-то странным образом ее смерть сделала нас ближе, чем мы были при жизни. Та часть ее жизни, которую я так и не поняла, важнейший элемент ее жизни теперь был мне доступен. Потеряв ее и горюя о ней, я начинала ее узнавать.

И все же со временем я осознала, что никогда до конца не постигну ее печаль. Ведь у меня есть преимущества, которых никогда не было у нее. К тому времени когда наступило первое Рождество без мамы, я уже знала, что в конце концов со мной будет все в порядке, даже если жизнь будет немного печальнее. Мысленно подводя итог ее жизни, я сказала: насколько могла, она никогда не позволяла своей печали затронуть меня. Она безоговорочно любила и поддерживала меня больше тридцати лет, так что я так никогда до конца и не поняла тех чувств неприкаянности, смятения и страдания, которые окрашивали ее собственное горе от смерти Джанет. Я была более жизнерадостной, чем она, – не просто потому, что была старше, или потому, что меня не отправляли в интернаты, или потому, что у меня был отец, но и потому, что она сделала меня такой.

Вот и оказалось, что мой давний страх – когда я ее потеряю, со мной произойдет то же самое, что с ней после смерти Джанет, – был напрасным. И хотя мне все время ее не хватало, это немного успокаивало.

Постепенно страх новой потери, еще одной смерти в моей жизни, стал уходить. Если сначала угроза и опыт маминой смерти звучали как «Ты с этим не справишься, это тебя убьет», теперь я знала, что смогу выстоять. Я боялась, что пойду по тому пути, о котором говорил со мной психотерапевт, что у меня сформируется нездоровая фиксация на возможной смерти других любимых мной людей. Что, потеряв маму, я буду жить в постоянном напряжении, в ожидании очередной дурной вести. Этот страх отступил. Да, в будущем у меня будет больше печали, но я буду воспринимать ее не так, как раньше. В конце концов, мамина смерть не только воплотила мой страх, превратила кошмар в реальность, – она научила меня бояться меньше.

Новый год я начала с чувством печали, но и с новыми силами. Я столкнулась лицом к лицу со своим самым жутким страхом – и выжила.

Вскоре после этого я начала думать о том, с какими еще страхами могла бы справиться. И, вспомнив свое унижение от собственного провала на той горе в феврале, перешла от размышлений к делу.

Три основных страха в моей жизни – это боязнь высоты (с детства), боязнь вождения (появившаяся после нескольких аварий) и в той или иной степени присущий всем нам страх потерять тех, кого мы любим. Я решила, что с последним я вроде бы разобралась. Но возможно ли вылечить, побороть или преодолеть оставшиеся два, или, по крайней мере, наладить свои отношения с ними? Пришло время это выяснить.