Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Глава 16
«Нельзя дышать, нельзя кричать… Как дозваться до счастья, чтоб пришло, забрало и не исчезало?» — мечтательно смотрела на луну за окном Юлия, когда лежала уже в постели, в своей комнате после музыкального вечера.
Всё будто бы шло хорошо, всё складывалось удачно: милый любит, добрый человек стал отцом, высший свет принял её и сестру с восторгом, восхищаясь, одобряя. Но что-то пугало… Страх, что может какие обстоятельства станут причиною потерять хоть одно из важного, — терзал всё больше…
Будто какая чёрная птица упрямо ворвалась в окно и не улетает, как ни прогоняй. Юлия смотрела на яркий диск луны среди чёрного небосвода, а по щеке покатилась слеза. Чуть вытеснив страх, посетила душу тоска по объятиям любимого. Чем больше думала о Гаспаро Юлия, тем больше убеждалась, как велико то чувство именно к нему и жить без любимого уж точно будет не в радость…
— Ты спишь? — прокравшись со свечой в руке в спальню, шепнула Алёна, и Юлия радостно села на краю постели:
— Как же хорошо, что ты пришла!
— Ты что? — вытерев пальцем слезу на щеке сестры, удивилась Алёна. — Тебя кто обидел?
— Ах, нет же, — махнула рукой та и улыбнулась. — Попрощаться не успела с милым моим Гаспаро.
— Да, увела нас эта мадам, — оглянулась строго на дверь Алёна. — И чего это наш папенька решил французскую гувернантку взять? Мы и без неё всё уже знаем.
— Прохода она нам не даст, — вздохнула печально Юлия. — Как бы не строгим оказался наш папенька. До боли хочется счастливой стать, по любви к венцу идти.
— Ты уж прям и под венец собралась с этим итальянцем?! — поразилась Алёна. — Есть и другие кавалеры, побогаче да покрасивее.
— Это для тебя, — улыбнулась сестра и мечтательно вновь взглянула на луну. — А Гаспаро для меня один. Теперь знаю это точно. Милый мой Гаспаро… Только он…
…С теми же мечтами о возлюбленной сидел той ночью за столом своей комнаты Гаспаро. Он снимал с Фабио квартиру недалеко от порта, чтобы даже из окна видеть морскую даль, но не звала сия даль его. Мечты оказались об ином и желание посвятить себя жизни на суше побило прошлое желание…
— Тоже не спится? — вышел из спальни Фабио и сел к столу.
Заметив бутылку вина, он тут же открыл её и разлил в два бокала. Улыбающийся же над написанным письмом Гаспаро казался не здесь. Он будто летал в облаках любви с любимой и удалялся всё дальше, но слова друга скорее вернули обратно:
— Что за дела у Азарьева с этим человеком из канцелярии? Мне показалось странным, что они беседовали будто о чём тайном. Вечно меняли тему беседы, как только кто подходил к ним или приходилось отвлекаться.
— Меня больше волнует судьба Юлии, — улыбался Гаспаро, указав на письмо. — Я сочинил ей оду.
— Вот этого ещё ты не делал, — кивал друг и придвинул к нему бокал вина. — За сестёр Азарьевых!
— За них, наших любимых, — согласился тот, отпив вина, но заметил, что Фабио вдруг стал серьёзным и пить не стал:
— Рано мне её любимой называть. Думаю, рано радовался.
— О чём ты? Ну увели милых раньше времени на отдых, гувернантка у них теперь, да и отец строгий, — пожал плечами друг.
— Я и не знал, что вынести не могу, когда отказывают в любви, — усмехнулся Фабио.
— Да ты влюблён ещё сильнее, чем я думал! — радостно воскликнул Гаспаро, отпил вино и встал. — Мы утром немедленно отправимся к Азарьеву просить за любимых!
— А море? — смотрел Фабио с удивлением и сомнением, что море, действительно, дорого…
…Когда прибыли по утру к дому Азарьевых, друзей встретил вышедший дворецкий. Он сообщил, что самого хозяина уже нет и принимать никого не велено. Услышав всё это, выбежавшая из библиотеки Юлия воскликнула прежде, чем дворецкий закрыл перед носом друзей дверь:
— Гаспаро! Постой!
Любимый её тут же задержал дверь рукой и шагнул через порог:
— Милая, — улыбнулся он нежно, коснувшись её плеч и отводя в сторону от уставившегося с удивлением слуги.
— Вот, — спешила Юлия передать письмо. — Прочти всё. Неспокойно мне.
— И нам, — оглянулся Гаспаро на стоящего за порогом друга, а дворецкий нетерпеливо молвил:
— Господа, не велено же было.
— Вот, — достал Гаспаро из-за пазухи книгу и отдал любимой. — Полистай, а там и почитай… Может полюбится.
Взглянув на обложку, на которой красиво было вычерчено название, Юлия прочла:
— Путешествия Гулливеровы в Лилипут, Бродинягу, Лапуту, Бальнибарбы, Гуигнгмскую страну или к лошадям.
— Я читал, — сглотнул начавший волноваться Гаспаро, а взглядом указал на книгу и кивнул так, что Юлия догадалась о намёке.
— И я прочту, — обещающе взглянула она. — А коль будет на то воля Божья, свидимся мы.
— Обязательно, Юлия… Павловна, — шагнул за порог Гаспаро и дворецкий поспешил закрыть дверь.
— Какой же ты жестокий, — с грустью молвила Юлия и скрылась за дверями гостиной, прильнув к окну.
С давящим чувством тоски смотрела она, как любимый уходил всё дальше, оставляя её вновь здесь, вновь одну. И лишь книга, которую прижимала к груди всё сильнее, будто успокаивала…
Глава 17
Покидая дом Азарьевых, Гаспаро и Фабио не спешили скорее уходить. Они ещё некоторое время стояли за воротами, наблюдая, как подъехавшая карета чуть притормозила, а из окна выглянул на них сам Азарьев…
— Павел Александрович, — поклонились друзья ему, но тот ничего не ответил, скрывшись за шторкой и уехав далее к дому.
— Ой, не нравится мне здесь, — вздрогнул подле Фабио, и Гаспаро открыл письмо, что некоторое время назад получил от любимой.
— В доме творятся странные дела. Неспокойно здесь, — читал он быстро. — Приезжал странный человек, господин Шешковский. Дворецкий сказал, это человек из канцелярии, важная фигура. Речь его с нашим папенькой шла о каких-то пропавших документах и записках. Документы важные, а кто выкрал их, не известно.
— Как всё складывается, — улыбнулся Фабио. — Сначала часто пропадают деньги, а потом документы и записки… Странными делами занят наш папенька!
— Не думаю, что он выступает в роли, как злодей, — с удивлением взглянул Гаспаро. — Но я тешу себя надеждой добраться до истины.
— Так рьяно? — смотрел друг с сомнением, но оставлять его без своей поддержки не собирался.
Спрятавшись скоро неподалёку за холмом, друзья сидели, будто отдыхали и наслаждались теплом прекрасного летнего дня. Не забывая следить за тем, кто и куда выходит из дома, оба тихонько