строили план действий и ждали…

Юлия же, когда потеряла из вида вышедшего за ворота любимого, тут же стала листать книгу. Надежда увидеть что-то, что не принадлежит сему изданию, подтвердилась очень скоро. Наткнувшись на сложенный вдвое лист бумаги, она тут же взяла его, а книгу отложила на столик. Глаза бегали по строчкам написанного… Сердце радостно билось, а душа будто пела ту самую оду, что возлюбленный сочинил только для неё:

О Юлия, богиня грёз моих,

Нет, не умею песнь слагать я,

Да горестно без глаз твоих,

Без рук, без общества не сладко,

А там, где пламенное сердце,

Мне что-то тяжко, если вдруг

Дурная мысль стрелою меткой

Пронзает душу страхом мук,

Которые не ждут, зовут,

А вдруг всё только сон,

Но нет же, здесь ты, в жизни,

В снах моих, везде одна ты,

Верю, будет, верю, настанет добрый час,

Приду к тебе, а ты рукою

Нежно прикоснёшься. Вот и я,

Да, буду песнь тебе слагать вновь

И петь одной тебе всегда.

О Юлия! Моя ты сладость,

Моя награда, век мой, клад!

— Милый, — приложила Юлия письмо к груди и с наслаждением закрыла глаза. — Мой милый Гаспаро… Навсегда таким останешься… Навсегда твоя…

— Неужели? — с удивлением раздался голос Льва Азарьева рядом, и он взял письмо у не ожидавшей того Юлии.

— Гляди-ка, как иностранные беглецы, эти бедные отродья пытаются заполучить милость богатой и наивной барышни. Не подобает моей новоиспечённой сестрице дружбу с такими водить, аль не знаешь, кто я? — усмехнулся он, разорвав оду на мелкие клочки и бросив в камин. — Жаль, лето, а то бы сгорели.

— Зачем Вы сделали это, Лев… Павлович? — еле слышно молвила растерявшаяся Юлия, а он встал перед её лицом близко.

Схватив же руками за талию и прижав к себе, он дал понять до боли впившимися в неё пальцами, что власть свою над нею имеет и не позволит быть свободной.

— Так знаешь, кто я? — улыбался он, надавливая всё больше, и Юлия вымолвила, не скрывая страха, что переполнял:

— Да…. рассказывал Павел Александрович, что сын у него имеется, что в отъезде был.

— А портрет мой здесь видела? — кивнул он на портрет свой над камином, и Юлия кивнула. — Нравится? — был далее его голос более пылким.

Только не дожидался он ответа её… Видел, что победа недалеко. Засмеявшись, Лев стал страстно целовать плечи, шейку Юлии, впившись и в губы, будто голодный зверь… Пытаясь безуспешно вырываться, Юлия резко оказалась на кушетке по тяжёлым телом задирающего ей подол некровного брата…

Глава 18

— Лев! Где ты, чёрт?! Сюда! — кричал с порога вошедший в дом Азарьев. — Лев! Немедля, предупреждаю!

Его гневный вид испугал бы каждого, как замеревшего в углу дворецкого, но не спокойно вышедшего из гостиной сына. Поправив парик и застегнув небрежно надетый камзол, Лев свысока смотрел на отца и последовал по указанию его твёрдой руки пройти в кабинет.

Скорее закрыв дверь на ключ, отец достал висевший у себя сбоку мушкетон и наставил на сына.

— Эх, а я думал, родной тебе, — подняв руки, засмеялся тот.

— Коль жизнь дорога, сознавайся во всём немедленно, — сквозь зубы выдавил из себя как можно более терпеливо отец.

— Это в чём же Вы изволите услышать моё признание? — не уставал смеяться сын.

— Причастен к краже денег и документов, говори? — прикрикнул отец, дёрнув угрожающе оружием.

— Ой ли?! — удивился ставший серьёзнее сын и опустил руки.

Он медленно отошёл к окну и оглянулся, а вид был столь спокойный, что отец ощутил ещё большее беспокойство, но удачно скрыл его.

— Не разумею, кто может что выкрал у Вас. Может ещё какие родственники, неизвестные мне да за моей спиной чудить удумали, — ответил Лев и с усмешкой отвёл взгляд на окно.

— Заставляешь грех на душу брать, — высказал гневно отец.

— Да извольте, как угодно, — пожал плечами сын. — Вы и так, и эдак меня от дел всяких отстраняете.

— Я предупреждал тебя, — усмехнулся отец. — Предупреждал бросить игры, кабаки, так?

— Я живу себе в удовольствие, папа, — оглянулся Лев и сделал удивлённый вид, но наигранно, что ещё больше злило родителя.

Только Павел Александрович опустил оружие и устало сел в кресло:

— Чего добиваешься? Чтоб моя угроза насчёт завещания исполнилась? Ведь лишу всего, дурака, жить-то как будешь дальше? Жена, дети, семейное счастье… Неужто нет желания?

— Это ты для меня сестёр привёл? — засмеялся Лев. — А они прелестны, честно признаюсь. Весь вечер за ними наблюдал.

— Сестёр не тронь. Это отрада для моей души, — строго взглянул отец, а Лев рассмеялся ещё больше, склонившись над его лицом:

— Дурак здесь Вы, папенька! Разденут они тебя, всё отнимут жадные руки бедных девиц, бесприданниц, никому не нужных! Разденут!

— Приданное у них теперь есть, да и богатыми стали в одно мгновение. Мне тепла мало. От тебя ж не дождёшься, когда жить станешь в радость не только себе, но и окружающим. Погубишь сам себя… Уже губишь.

— Ой ли? — улыбнулся Лев и выпрямился. — А мне любо жить, как я хочу, а не как Вам угодно. Мудростью своей не купите. У каждого она своя.

— Иди…. гуляй, — опустил взгляд отец, а когда Лев уже был у двери, чтобы уйти, добавил. — Только помни…. за чем бы ни гнался, что бы ещё ни выкрал у меня, ничего тебе не достанется. А документы те вернуть следует немедленно, пока беды на хвост не подцепил.

Лев ничего не ответил, делая вид, что ему всё равно. Только выйдя из кабинета, заметил убегающую наверх с горящими на подсвечнике свечами сестру Юлии. Та скорее скрылась за дверью спальни и заперла ту на ключ.

— Кто здесь? — вскочила на кровати уже готовая ко сну, но заплаканная сестра.

— Юленька, душа моя, — запыхавшись, молвила Алёна. — Я это.

Она селя рядом с сестрой, оставив подсвечник на столике, и стала с беспокойством смотреть на мокрые щёки той:

— Он тебя обидел? Наш этот брат?! Что случилось в гостиной?

— Ничего, — перекрестилась Юлия. — Слава Богу, ничего, но страх какой, — поцеловала она висевший на шее крестик. — Папенька вовремя его позвал…

— Злодей братец наш, — стала шептать Алёна. — Ох, и попали мы с тобой в семейку…

Она тут же рассказала всё, что подслушала за дверями из беседы Павла Александровича с сыном. Юлия вновь перекрестилась, уставившись на дверь, и прошептала:

— Только на моего милого Гаспаро и надежда… Молить буду о спасении.

— Замуж надо скорее да не за одного из этих итальянцев, понимаешь? — смотрела удивлённая сестра.

— Нет, ты как хочешь,